— Диего, — я поднялась на цыпочки, пытаясь в сумерках рассмотреть выражение его глаз, — дай мне слово…

— Какое?

— Что, если я вдруг стану кузнечиком, ты не применишь ко мне артефакт контроля? От тебя я его не выдержу.

— Ева, о чем ты? Не заблуждайся как я когда-то. Кузнечиками становятся первоуровневые психи, те, которые не могут контролировать свой дар. А ты у меня умница…

Он поднял руки, чтобы обхватить мое лицо, чем я и воспользовалась, вывернувшись из объятий и решительно зашагав к своему дому.

— Ева!

Я молча открыла калитку и вошла во двор. Единственный тусклый светильник едва освещал крыльцо и темные окна. Нежно-салатные стены маленького домика сейчас выглядели темно-зелеными и таинственными от теней покачивающихся веток.

За спиной хлопнула калитка.

— Недотрога, ты же знаешь, что я не могу давать обещания, касающиеся работы.

Я пожала плечами:

— Теперь знаю.

Входная дверь открылась с легким скрипом, полным печали и жалобных вздохов. Надо ее смазать к приезду бабушки.

Я включила свет и, едва успела шагнуть вперед, как талию обхватила рука оборотня. Широкая ладонь улеглась на живот.

— Ты обиделась?

— Командир, отпусти меня, будь добр, мне за час-полтора хочется немного прибраться.

Не тут-то было. За спиной щелкнул закрывающийся замок. Вот же многорукое чудовище, ладонь на животе не сдвинулась, продолжая удерживать меня на месте. В волосы на затылке зарылся чей-то наглый нос.

— Сначала скажи, что не злишься.

— Не злюсь, отпускай.

— А посопротивляться? Я же чувствую, что злишься.

— С каких пор ты у нас менталист?

Меня приподняли и прямо так, за талию, понесли в комнату, гордо совмещавшую функции кухни, столовой и гостиной.

— А я не вообще менталист, а конкретный. Специализируюсь исключительно по мисс Нитароке, разбираюсь в эмоциях одной маленькой девчонки. Так, где здесь включается свет…

Он щелкнул клавишей. На столе, в огромной тарелке, красовалось забытое позавчера печенье. Еще одна партия была заботливо прикрыта двумя полотенцами у плиты.

Даже по прошествии времени пахло одуряюще вкусно.

— Диего, я тебя услышала, не нужно лишних слов. Придет время и, если одна «маленькая девчонка» вдруг сорвется, ты спокойно оденешь на нее артефакты фейри-контроля, а потом задурманишь флером.

— Это шантаж!

— Где? Я чем-то тебе угрожаю?

— Женщина!

— Ого. Когда ты злишься, я сразу старею.

Меня встряхнули. Зарычали над ухом.

— Очень страшно, — холодно сказала я.

— Твоя взяла.

— Что?

— Если для тебя это так важно, — голос звучал низко, словно он едва удерживался от оборота, — я даю слово. Никогда не надену наручники психо-контроля и другие подобные артефакты. Только все это глупости, ты даже близко не похожа на этих психов.

Да! Больше всего на свете мне не хотелось, чтобы меня арестовывал Диего. Кто угодно. Пусть в чужих для меня глазах клубится страх или презрение, но не в его. Не в его…

Я почувствовала пол под ногами, но не свободу. Ладонь все так же хозяйски лежала на животе, только уже под кителем, и даже поглаживала, сминая ткань сорочки.

Тигр был жутко недоволен собственным обещанием. Ленты злости слабо реяли вокруг него, быстро превращаясь в возбуждение. Конечно, один в доме. До приезда бабушки еще много времени, а я отчаянно дергала "полосатого" за усы.

— Хм… Похоже, ты УЖЕ мной управляешь, — пробормотал он в волосы. Вторая рука легла на шею, задев мочку уха. А пальцы, до этого времени поглаживающие пупок поползли вниз, к поясу брюк. — Крутишь мной с первой секунды нашей встречи. С огнем играешь… маленькая. Я тебе ни фейри, ни оборотня по-настоящему так и не показал.

— Так покажи, — выдохнула я, вдыхая его желание. Оно вилось вокруг, ласкаясь большим урчащим котом, рассматривая меня как добычу.

— Не выдержишь, — с сожалением выдохнул тигр, но я ощутила слабое, легкое облачко надежды.

— Я не подсяду. Поверь мне, рискни. Когда-то же надо попробовать, расслабиться.

Не знаю, какой мне отмерен срок. День, месяц, десятилетия. Но пока он мой, рычит для меня, пылает желанием, я хочу увидеть хоть краешек, хоть частичку его настоящего, без постоянного жесткого контроля. Даже со мной наедине, в моей кровати, он держал себя в руках. Был сдержан, подчеркнуто нежен и деликатен. Постоянно на пределе срыва, но скручивал и удерживал в себе инстинкты.