Тем не менее, это было так.

Мастер Дэйр обучал нас таинствам врачевания, учил, как приготовить из ядовитого растения лекарство, как распознавать целебные травы и находить места, где они растут. Мы учились зашивать раны вначале на свежих звериных тушках, которые позже отправлялись в общий котел, затем выхаживали лесное зверье, попавшее в капканы или ловушки, а позже нам позволили помогать старшим врачевателям лечить людей. И все это время, на всех занятиях в Башне, где девятое поколение будущих волшебников записывало свойства растений и простейшие рецепты, пока мы ползали по лесам и полянам в поисках нужного кустика или стебелечка, везде, где появлялся мастер Дэйр – там была и она. Рыжая красавица, неотступно следующая за пожилым мужчиной с длинным кривым шрамом на подбородке…

Я встряхнулась, неохотно подняла отяжелевшую голову, сонно всматриваясь в мягкие вечерние сумерки. Солнце только-только село – с пригорка, на котором я прикорнула, хорошо был виден кусочек блестящей ленты реки, лес, у края которого уже раскладывали праздничные костры, и красную черепичную крышу Одинокой Башни, суровым монолитом возвышающейся над макушками деревьев. Я перевела взгляд выше, на небо – оно уже пестрело ярчайшей вечерней радугой. Алым, малиновым, рыжим сиял запад, но эти краски постепенно бледнели, обращаясь в зелень и бледную пока синеву – и часа не пройдет, как нежный синий оттенок плавно сменится на густо-сиреневый, бархатистый, с редкими проблесками первых звезд. На моей родине, далеко на юге в провинции Дол Марин, ночь наступала совершенно иначе. Солнце долго-долго висело над самым горизонтом, постепенно опускаясь все ниже и меняя ослепительно-золотой цвет на медно-рыжий, а потом, оно краснело и стремительно «тонуло» в соленой воде. И ночь наступала очень быстро – и получаса не проходило с момента, как последний луч солнца скрывался за горизонтом, а вокруг уже царили густые синие сумерки с частой россыпью крупных звезд.

Здесь, на вершине холма, было еще довольно светло, а вот в прогалинах и на берегу Ленивки, где один за другим возникали первые огни, уже стемнело – и я ощутила, как по затылку скользнул холодок беспокойства.

Я боялась темноты. Боялась с той самой ночи, как карлик со светящимися зеленью глазами – позже я узнала, что это был фэйри – украл мою сестру, но почему-то не тронул меня. Только воткнул в горло волшебную иголку, которая обрекла меня на два года немоты, пока странный, чудной человек, назвавшийся Раферти, не вытащил ее, легко и безболезненно, как опытный врачеватель – рыбью косточку. Вот только что чувствовала я эту иглу, холодную, тоненькую – а в следующее мгновение она уже пропадает, и Раферти хитро улыбается, показывая мне на широкой, мозолистой ладони нечто, похожее на гнутый стеклянный волосок, который блеснул в свете очага, да и пропал без следа, осыпавшись мельчайшей пылью…

Сейчас, оглядываясь назад, я не могу с уверенностью сказать, кем на самом деле был этот Раферти, забравший меня из родного дома и приведший в холодный северный край, в Одинокую Башню. Бродягой, менестрелем, а может и волшебником, кто его знает. Но вот почему-то человеческая его природа не вызывала у меня ни малейших сомнений. Ощущалось в нем что-то такое… родное, близкое, понятное. То, чего я не ощущала ни рядом с летней ши-дани, ни уж тем более – с фэйри по прозвищу Наперстянка.

Я вздохнула, поерзала, пересела поудобнее, чувствуя босыми ступнями колкие упругие травинки и прохладную землю, не успевшую прогреться за день. Дневной зной неохотно отступал, оставляя после себя духоту, которую не способен был развеять свежий прохладный ветер, дувший с реки. Сюда, на вершину небольшого холма, долетали лишь его слабенькие, едва ощутимые отголоски – впрочем, если спуститься вниз, на широкую галечную отмель, где скоро начнется праздник Лугнасада, будет куда как приятнее и прохладнее. Когда вокруг было много людей, тьма меня почему-то не пугала. Ну, или почти не пугала. По крайней мере, страх становился призрачным и зыбким, как тающий дымок, поднимающийся над свечным фитильком, не хватал меня за горло и не загонял в угол. Ну, хоть что-то.

Костров становилось все больше и горели они все ярче. Заиграла первая скрипка, к ней присоединилась чуточку визгливая свирель. Я задумчиво поскребла затылок, пальцы наткнулись на вялый ромашковый стебелек, запутавшийся в кудрях. Извлекла погибший, наполовину облетевший, все еще душистый цветочек, хотела было выбросить, но передумала. Вместо этого я растерла ромашку меж ладоней, вдыхая резковатый, сладкий цветочный аромат, крепкий и медвяный. Свободный рукав рубашки, запятнанный травяным соком, скатился до локтя, обнажая левое запястье и тонкий браслет-плетенку из холодного железа, с которым я не расставалась ни днем, ни ночью, не снимая даже во время купания. Когда-то он был мне велик, хоть почему-то и не скатывался со слишком маленькой, детской еще ручонки, а сейчас был в самый раз – без мыла даже с руки не стянешь, только кожу обдерешь без толку. Хороший оберег от фэйри, достойный, ничуть не хуже соли или огня. Железные кресты, освященные в монастырях, говорят, помогают еще лучше, но от своего браслета я отказываться не собиралась – его мне подарил Раферти при расставании, когда привел меня в Одинокую Башню. Помню, как бродяга даже не зашел внутрь – остановился у порога, порылся в многочисленных карманах, а в итоге выудил железный браслет у меня из-за уха. Улыбнулся и сказал, что это мне на удачу, а еще – чтобы его не забывала. И ушел, напоследок крепко стукнув колотушкой в дубовую дверь Башни.

Именно в тот поздний вечер моя Дорога сделала очередной крутой поворот, едва ли не круче того, что был в момент, когда я переступила порог родного дома, чтобы больше в него не возвращаться.

Около уха противно запищал первый комар, и я торопливо отмахнулась от него, неохотно вставая с насиженного места и потягиваясь до еле слышного хруста в пояснице. И про себя решила – пойду все ж таки на праздник. Сегодня в Башне дежурит восьмое поколение, за самыми младшими приглядывают ребята постарше – в праздник их все равно не заставишь лечь в постели, как обычно, все равно сбегут посмотреть на гулянку у реки – так что можно и прогуляться. Тем более, что и праздник такой, хороший, я бы сказала. Даже фэйри в эту ночь ведут себя на редкость прилично – у них Лугнасад тоже священный день, когда приняты добрые шутки и бескорыстные дары. Дары, правда, зачастую такие, что лучше б их и вовсе не было, но о некоторых до сих пор легенды вдоль дорог гуляют. О скрипке, что играет сама собой и способна заставить плакать даже самого черствого человека и радоваться самого печального. Говорили о ноже, который при ударе всегда находил сердце жертвы, о кольце, позволяющем становиться невидимым – да много о чем болтали менестрели и бродяги в придорожных постоялых дворах. Ремесло у них такое – болтать без умолку, привирая и приукрашивая, а то и вовсе сочиняя на ходу.

Я одернула подол линялого светло-голубого платья, подпоясанного узорчатым плетеным поясом из шерстяных ниток, и направилась вниз, к речной отмели. Ветер окреп, донося до меня не только вечернюю прохладу и звуки музыки, но еще и вкусный запах жареного мяса, от которого у меня невольно потекли слюнки. Я ускорила шаг, чуть ли не бегом спускаясь по едва заметной тропинке, и в кои-то веки ощущала не страх перед надвигающейся темнотой, а странное предвкушение.

Такое, будто сегодня должно непременно случиться что-нибудь хорошее.

***

Несмотря на сгустившиеся сумерки, на галечной отмели было почти светло из-за больших костров, над которыми жарили мясо, и факелов на длинных шестах, расставленных вдоль берега. Праздник только-только начинался, а народу было – уже не протолкнуться. Кто-то торопливо ставил яркий полосатый шатер, кто-то негромко пробовал голос, аккомпанируя себе на лютне, а кто-то просто шлялся без толку, жадно поглядывая в сторону вертелов и бочонков с молодым вином. Тут и там бродили лотошники, во все горло расхваливающие товар, кучно и россыпью сваленный на широкие деревянные подносы с крепким ремнем, надеваемым через шею. В толпе ужами скользили побродяжки в ярких цветных тряпках и дешевых украшениях из фальшивых монет, потому тем, кто был побогаче и одет поприличнее, приходилось крепче держаться за поясные кошельки. У дальних шатров, украшенных гирляндами из тряпичных флажков, уже шла бойкая торговля – ведь народу в Лугнасад на этой речной отмели может оказаться побольше, чем на площадях ближайшего крупного города, вот и едут сюда торговые люди со всего Дол Реарта.