— Извините за нескромный вопрос, а почему Вы здесь живете? Что так зацепило душу и привлекло сердце, что не отпускает? Потому что в ашраме же нет зарплат, товарно-денежных отношений и прочих радостей цивилизации.

— Здесь другой ритм жизни, да и расходов почти нет. У меня есть два платья, еда бесплатная, жилье тоже. Никакие налоги платить не надо. А что еще нужно? — Без тени иронии отвечает Гаутам. — Но все-таки пару месяцев в году я бываю дома, в Калифорнии, и подрабатываю учителем. Заменяющим, когда кто-то заболел или прогулял. Заработанных там денег хватает на мелкие расходы. В придачу почти всем, кто здесь живет, помогают родители и родственники. Комнату метров в десять я делю еще с двумя постояльцами, оба из Индии.

— А как Вы решили, что именно такая жизнь подходит Вам?

— Порой, одно принятое решение, меняет абсолютно все. Одна встреча переворачивает жизнь к верх тормашками, а здесь я нашел покой и пока не готов что-либо менять, — загадочно ответил мой собеседник.

Проводив меня до комнаты, мой провожатый удалился. Меня поселили одну, что стоило мне около ста рублей в сутки, хотя здесь приветствуется совместное проживание с кем-то одного с тобой пола, в целях экономии места. Особенно, когда Амма в ашраме и приезжают тысячи человек. В моей комнате торжество минимализма. Железный шкаф, стол, стул и матрас, брошенный на деревянный каркас, на окнах решетка. Горячей воды нет. Зато туалет не на улице. Ну не пять звезд, о которых я мечтала сидя попой на стуле, а душой на море, короче пойдет. Я не привередливая.

Тут везде люди ходят, болтают, едят, молятся и особо никуда не торопятся. Дресскод строгий, почти пуританский никаких голых частей тела. В почете белый цвет, сама Амма всегда ходит в белом. У мужчин костюмы аля Стивен Сигал, легкие брюки и распашонки на пуговицах или балахоны, как у Гаутама.

Ашрам похож на поселок городского типа с общежитиями, кухнями, столовыми, складом продуктов, огромным залом для собраний и, конечно, храмом, с которого тридцать лет назад все начиналось. Он стоит на месте дома родителей Аммы. Своим примером она передает высшую истину о смирении, доброте и бескорыстном служении людям. «Живите в городах, работайте, рожайте детей, главное, не забывайте делать добрые дела и помогать бедным», — вот единственное, о чем просит Амма.

Может это секта? Как любого нормального человека, меня мучил этот вопрос. Почему все эти люди вдруг стали ходить в белом, с блаженными лицами, жить на деньги родителей и трудиться на благо человечества? Уж очень искусственными мне казались их счастливые лица, вместо умиления они вызывали раздражение. Чего не могу сказать об индийцах, которые едут в ашрам с семьями, детьми и остаются на выходные или на всю жизнь. Они органичны в этом мире, у них это в крови. Ведь для индусов наличие гуру и поход в ашрам это обычное дело, которое лежит в основе их веры, эта традиция существует тысячелетиями. В Индии даже неприлично не иметь гуру. Но, поговорив с Аммой и увидев плоды ее благотворительной работы, я поняла, что сектанты такого делать не будут. В ашраме не промывают мозг, не принуждают, не проповедуют аскетизм, все очень мирно и по обоюдному согласию.

Первое общение с Аммой тронуло меня не то что до слез, а почти до истерики, кажется, открылась не то что глава в моей книге жизни, а целая книга новой жизни. Хотя эта женщина мне ничего особенного и не сказала, просто было что-то такое в ее объятиях и улыбке, что тронуло меня за душу. По пятницам в ашраме проходит сатсанг, когда собираются тысячи людей и задают Амме вопросы, в основном о Боге, о смысле сущего, о любви ко всему живому, а после она поет, вскидывая руки к небу. После трехчасовой беседы к ней начинают подходить люди из зала и обниматься. Мне повезло. Сквозь толпу я иду к ней, она смотрит на меня, улыбается и я начинаю плакать. Ни с того ни с сего. Я сажусь перед ней на колени, она по-матерински прижимает меня к груди, гладит по голове. Я, не понимая, что со мной, говорю:

— Добрый вечер! — На русском.

— Моя деточка, моя дорогая дочка. Мама-мама, — По-русски начинает тихо приговаривать мне на ухо.

Я лежу у нее на груди и рыдаю, как младенец. Это длилось минуту от силы, но, казалось, перед моими зареванными глазами пронеслась вся жизнь и как будто, струна натянутая во мне лопнула и меня отпустило. Амма потрепала меня за щеку, дала леденец и сверток, в котором был пепел. Потом мне сказали, что это пепел священного для индусов дерева, которое сгорает дотла и остается лишь пыль. Я села в уголок и обливалась слезами еще с полчаса, выпуская наружу все свои обиды и сожаления, прощая всех.

Амма, как мать большого семейства, заботится о том, чтобы все были накормлены, часто она кормит прихожан с рук в бхаджан. Все собираются в главном храме, Амма разговаривает и поет о Боге, после чего раздает еду. Еда в ашраме исключительно вегетарианская, ее, как в пионерлагере, готовят в больших чанах. Кухни здесь две. Индийская — бесплатная, там дают досу, лепешку с начинкой из картошки или овощей. Европейская — за деньги, но смешные. Там есть и пицца, и паста, и соевые бургеры, и пироги. Стоит все от десяти до двадцати рублей. Едят все из железных мисок, которые каждый за собой моет и вытирает полотенцем. То ли от эмоционального потрясения, то ли от вида армейских котлов, но аппетит у меня совсем пропал. На ужине в первый день, пока я медитировала над салатом из овощей, тушеными бобами и макаронами с чем-то, ко мне подошла девушка лет семнадцати.

— Привет. Я Елена. А ты? Не в восторге от кухни? — Она покосилась на мою размазню на тарелке.

— Аппетита нет, — пожала я плечами.

— Я обожаю досу. В Швейцарии страшно скучаю по этим лепешкам, — она помогла мне определиться с выбором и подсунула одну мне.

— Спасибо большое, попробую. Я Анастасия из России.

— А я из Швейцарии, здесь уже полтора месяца, но через недельку уже домой.

— Ого, как долго. Я пока планирую только на неделю здесь задержаться.

— Это не долго, люди здесь живут годами и уезжать не планируют, потому что здесь их место. Спрашивай меня, если интересно узнать о чем-нибудь. Я не в первой здесь, и в общем все знаю.