Зачем эта игра?

Я не знаю. И, наверное, не знают даже его люди. И все же они тоже играют, нехотя и с большим скрипом принимая правила.

— Да, госпожа, - цедит халларн.

Киваю и оборачиваюсь. Звуки драки за спиной почти пугают. На несчастного Борона навалилось уже четверо, а старик продолжает биться и метаться под их телами. Под залитым кровью лицом – звериный оскал безумца.

Хлесткие удары заставляют морщиться, хоть в наших студеных землях драка до крови и выбитых зубов – не последнее дело. Я к такому привычна. Но сейчас все равно пугаюсь. Как в тот день, когда по приказу отчима поколотили конюха, который провинился лишь в том, что недостаточно начисто вытер его жеребца.

Старика забили насмерть.

Палками.

Борона бьют снова и снова, но он до сих пор сопротивляется, и даже приподнимается, пытаясь скинуть с себя противника, который вдвое младше и крепче него.

— Веревку! – кричу я.

Моток тут же оказывается у меня в руке.

Нужно разнять дерущихся, пока они не загрызли друг друга, словно звери.

Ко мне на помощь приходят еще двое, и только так нам удается связать завывающего старика.

Но и связанный по рукам и ногам он продолжает сопротивляться. И на мгновение мне даже кажется, что не выдержат даже толстые прочные веревки, на которых рабочие таскают карьерный камень и глыбы из недр гор.

Его сила невероятна. Она… необъяснима.

У северян есть легенды о древних воинах-берсеркерах, которые в обмен на великую силу жертвовали богам собственную душу. В схватках такие воины были неудержимы, в одиночку могли расправиться с десятком вооруженных людей. Их не останавливали ни раны, ни боль. Они с яростными воплями прорубались сквозь плотный строй и даже каменные стены, грудью встречали дождь из стрел. Встречи и шли дальше.

Но ведь это всего лишь легенды…

— С ним когда-нибудь было что-то подобное? – спрашиваю северян.

Их растерянные лица красноречивее всяких слов.

— Он что-нибудь пил? – Обвожу всех пытливым взглядом, но в ответ лишь тишина.
– Что-то особенное?

— Нет, госпожа, - отвечает кто-то безликий из толпы.

— Мы не видели, госпожа… - подхватывает следующий.

Я знаю, что волхвы некоторых племен используют в своих настойках толченный черный гриб, который растет в глубоких теплых пещерах и настаивается на смраде серных озер. Но она – глоток милости для умирающих, чтобы забыли о боли и не теряли мужества в свой последний час.

Но откуда у старика может быть такая настойка? Да и зачем она ему?

Остается выждать время, когда Борон придет в себя и сам все расскажет.

— Отнесите его в замок, я хочу быть рядом, когда он очнется.

— Зачем он тебе, кошка?

Я многое видел. Поле сражения – не то место, побывав на котором, легко остаться прежним. Я видел смерть. Много смертей.

Видел людей, рассеченных на части, но продолжающих цепляться за жизнь. Видел обгоревших как головешки воинов.

Видел кровь, внутренности, дерьмо и червей, копошащихся в гниющих ранах стонущих солдат.

Я видел столько грязи и боли, что научился пропускать их мимо себя. Когда ты берешь в руки меч и идешь убивать – будь готов, что ночью к тебе придут кошмары. Мои кошмары давно избегают моих снов.

Я никогда не убивал для удовольствия и никогда не мучил из праздной скуки. Все, что я делаю, - необходимо для победы императора. Поэтому мне тяжело понять, отчего Дэми вцепилась в полудохлого старика и вздумала тащить его в замок, словно пушистого котенка. И не только тащить, но и ухаживать за ним чуть ли не день и ночь.

Я даже почти завидую костлявому дохляку, что она ни разу не уделяла подобного внимания мне.

Его нужно было просто прикончить. Добить ударом милости, чтобы не затягивать агонию. Это не жестокость. Это – здравый смысл. Нужно избавляться от слабых и бесполезных, чтобы все самое лучшее доставалось сильным и полезным. Но этим людям, никогда не знавшим «радости» родиться на голых бесплодных камнях, и с детства воевать за каждую крошку хлеба, этого не понять. Для них гуманнее вот так – продлевать мучения и тратить впустую драгоценные ресурсы.

И моя будущая жена – тот еще садист. Старик третий день исходить слюной в бреду и агонии, привязанный столу, но Дэми продолжает отпаивать его какими-то снадобьями и почти не спит, боясь, что ему станет хуже. А он, судя по всему, в себя приходить не торопится. К тому же за эти дни настолько яростно сражается с веревками, что в клочья перетер кожу в нескольких местах. До самого мяса. Если ничего не изменится – старик просто истечет кровью.

Дэми не сразу, но реагирует на мой вопрос. Сначала возмущенным блеском в глазах. Потом, опомнившись, смиренно отвечает: