Хален был заядлым болельщиком. Но по традиции царь не может принадлежать ни к какому клубу, выставлять в Большом круге своих скакунов и делать ставки. Он выступал арбитром и спонсором состязаний, преподнося владельцам лошадей-победительниц малые кубки, а в конце круга торжественно вручал хозяину лучшей лошади года большой кубок. Каждый год эти чаши были разными. Их изготовлением заведовал особый мастер.

В перерыве между забегами в ложу поднялся Нетагор. Высокий, толстый, краснолицый, он степенно поклонился присутствующим. Прищуренные глаза внимательно оглядели малый кубок. Нетагор рассчитывал сегодня получить его. Обсудив с Халеном свои шансы, он еще раз раскланялся и удалился.

— Говорят, он купил несколько кораблей и намерен заняться торговлей с Островами, — сказал Пеликен.

— Так и есть, — подтвердил Хален.

— Видно, ему надело слышать прозвище «царь харчевен»! Решил подняться выше!

— Он предприимчивый человек. Посмотрите только, какого коня нашел! — восхитился Венгесе. — Говорят, отдал за него двадцать тысяч росит!

— Ты поставил на него? — поинтересовался Пеликен.

— Выигрыш невелик, семь из десяти зрителей уверены в его победе. Я поставил на номер двадцать восемь.

— Сериада, а ты на кого бы поставила? — Хален повернулся к сестре.

Царевна пожала плечами.

— Как бы ты посоветовал?

Хален с завистью смотрел на своих телохранителей, обсуждавших достоинства коней.

— Отдал бы что угодно за возможность поставить хотя бы десять монет на самого бесперспективного скакуна. Венгесе, хоть с тобой поспорим на сто росит! Говоришь, выиграет номер двадцать восемь? Тогда я болею за… Назови же номер, Сериада!

Венгесе обратил к царевне бесстрастный взгляд. Она опустила глаза.

— Номер тридцать один, — прошептала она. За ревом трибун командир гвардейцев не расслышал, наклонился к ней ближе. — Тридцать первый! — повторила она, взмахнув ресницами.

— Принято, государь. Двадцать восьмой против тридцать первого, сто росит.

Очередной удар гонга. Лошади помчались по кругу. Маленькие жокеи в разноцветных куртках приникли к их шеям. Трибуны неистовствовали. Хален и его друзья, наклонившись вперед, впились глазами в лидирующую тройку — номера двадцать пятый, двадцать восьмой и тридцать первый. Глядя на Венгесе, стучавшего кулаком по перилам, Евгения вспомнила свой разговор с Пеликеном. Венгесе не стар, богат, его положение при дворе прочно. Почему же он не женится, ведь в Ианте холостой мужчина получает меньше уважения, чем женатый!

Вскрикнула Сериада: на самом финише тридцать первый на полкорпуса обошел фаворита! Евгения удивленно оглянулась: ей еще не приходилось видеть, чтобы золовка радовалась так открыто. Лицо царевны раскраснелось, она смеялась и целовала брата. Ей следовало бы выразить сожаление командиру гвардейцев, но царевна даже не повернулась в его сторону.

И тут до Евгении начало доходить. Она смотрела на Сериаду и с трудом верила своим глазам. Но глаза редко ее обманывали, и оставалось только поразиться, почему они так долго держали ее в неведении! Ибо в эту минуту олуди ясно увидела, как умела видеть только она, что царевна любит Венгесе, любит давно и безнадежно. Вокруг ее изящной полной фигурки вился хоровод страстей: кроваво-красное желание, восхищение цвета раннего рассвета и темно-зеленая, унылая тоска по несбыточному. Этим чувствам было уже много лет. Евгения ругала себя последними словами. За два года она помогла сотням чужих людей, прилагала все силы, чтобы доказать свои новые способности, но ни разу ей не пришло в голову посмотреть на тех, кто был с ней рядом каждый день! Не поворачиваясь к Венгесе, она уже знала все и про него: он тоже любил, тоже желал и тоже смирился с тем, что у этой любви нет будущего.

За несколько минут Евгения прочла всю их незамысловатую историю. Это была любовь не только без обещаний — даже без слов. Всего один или два раза Сериада и Венгесе имели возможность послать друг другу взгляд, полный тайного смысла. Девушка никогда не оставалась в одиночестве, а он большую часть жизни проводил, стоя рядом с царем. Они знали, что любят, но не сделали ни шага друг другу навстречу…

Хален что-то спросил, она ответила невпопад. Он внимательно на нее посмотрел. Евгения уже привыкла к такому взгляду — нередко ей приходилось ловить его, когда родные, друзья и слуги ожидали от нее очередного предсказания. Она улыбнулась и изъявила желание принять участие в очередном пари. Ее тормошила Сериада, пришедшая в сильное возбуждение лишь оттого, что Венгесе наклонился к ней и посмотрел в глаза. Для нее и это было огромным счастьем. Евгения присоединилась к разговору, заставила себя забыть о сделанном открытии. Но после окончания скачек она велела Эвре и Пеликену ехать в карете царевны с ее девушками, а Сериаду позвала к себе.

Сериада уже успокоилась. Всматриваясь в ее круглое личико с приподнятыми будто в улыбке уголками губ, Евгения пыталась понять, как смогла царевна столь надежно спрятать свое чувство.

— Я все знаю, — сказала она. — Ты любишь Венгесе.

Сериада вскрикнула, закрыла лицо руками. Евгения обняла ее, отняла руки и сжала их в своих теплых ладонях. Под ее пальцами на запястье девушки часто-часто бился пульс.

— Ты никому не скажешь? Ты не скажешь… ему?

— Ему?.. Халену?

— Не говори ему!

Сериада впилась глазами в ее глаза, по ее щекам текли слезы.

— Но почему? — воскликнула Евгения. — Венгесе тоже любит тебя, я это видела! Почему ты не хочешь сказать Халену?

Царевна покачала головой, смахнула слезу.

— Так, — решительно сказала Евгения. — Вытри слезы и успокойся. Сейчас пойдем к тебе, и ты мне все расскажешь.

Пеликен увязался было за ними, но царица вытолкала его прочь. Попросила выйти и девушек, по привычке вошедших вместе с ними в спальню царевны. Оставшись одни, они сели на кровать.