Люси обернулась к мужу.

– Пустяки, дорогой. Владимир за нас волнуется и желает удачи.

Куроедов хмыкнул, но промолчал.

А Джордж буркнул:

– На удачу не рассчитываю: работы еще невпроворот.

– Но, дорогой, немного оптимизма…

– Довольно болтать, детка. Перед смертью не надышишься.

Люси капнула из пипетки на краешек материи, обернутой вокруг болванки. Через несколько мгновений серая холстина окрасилась в золотисто-желтый цвет, причем такой насыщенности, что лаборатория будто солнышком озарилась.

У Куроедова, как и при первой демонстрации, отвисла челюсть.

Джордж прокомментировал:

– На этот раз можно засекать время. Сколько угодно времени – краска не потускнеет. Вперед, детка!

Люси капнула на материю из другой пробирки. Через пять-шесть секунд желтый цвет холстины превратился в зеленый. И в какой зеленый!

– Родственники, я восхищен! – по-английски проговорил Куроедов. – Это фурор!

– Заткнись, мудак, – отозвалась по-русски Люси. – Ни капли своего «бульона» больше не получишь, забудь.

Куроедов с ухмылкой откинул со лба волосы.

– Да ну? Я просто найму химика, он расшифрует формулу и наладит мне производство. С ба-альшим размахом!

– Не посмеешь, мерзавец.

– Еще как посмею, климактеричка хренова. Только еще вякни.

Джордж хлопнул в ладоши.

– Хватит восхищаться! Хоть фиксировать цвета мы научились, однако…

– Погоди, дорогой! – перебила Люси. – Позволь мне доставить себе удовольствие.

Джордж пожал плечами.

– Если хочешь. – Он взял со стола скальпель, сделал на материи надрез и обратился к Куроедову: – Смотрите внимательно.

Люси капнула на холстину из третьей пробирки. За те же секунды материя изменила зеленый цвет на синий – великолепный колдовской индиго. Невзирая на опьянение, Куроедов был потрясен.

Джордж между тем указал на место, где был сделан разрез.

– Взгляните: все цело – ни стыка, ни шва.

Вскочив с кресла, Куроедов раскрыл объятья.

– Дядюшка! Позволь расцеловать твою плешь!

Джордж выставил скальпель.

– Стойте, где стоите. Рано пить шампанское. – Он кивнул жене. – Давай. Медленно и осторожно.

Люси взяла щипцы, вытащила из материи булавки и, размотав ее, щипцами сбросила на пол. Деревянная болванка под холстиной, словно побывав в печке, обуглилась до черноты.

– Оборотная сторона медали, – прокомментировал Джордж. – Еще работать и работать.

– Какого черта? – Глаза Куроедова азартно блестели. – Хватит ковыряться, запускаем.

Джордж и Люси обалдело переглянулись.

– Ты что, не понимаешь? – сказала Люси. – Тело под одеждой будет сожжено.

Куроедов направился к двери и, приоткрыв ее, оглянулся.

– О'кей, до конца недели. Потом запускаем: доводка – не моя проблема. – С этими словами он вышел.

Джордж воззрился на жену.

– Я думал он с прибабахом, а он… Детка, он от рождения такой?

Люси разрыдалась на плече у мужа.

Капли дождя застревали в короткостриженых волосах Василия, размахивающего рукой в такт своей речи.

– Этот урод попер на Папаню! Только подумай, Глеб Михайлович: при пацанах! Проблему он себе нашел, гадом быть! А ты говоришь: «Спасибо, можете оставить его в покое». Что-то я не въезжаю, Француз!

Глеб озадаченно тер переносицу.

– Кто ж знал, что все так обернется, – пробормотал он. – Я лишь хотел с вашей помощью его спровоцировать…

– Спровоцировал, – буркнул Василий, – без понтов.

Глеб прошелся по тротуару взад-вперед.

– Черт знает, на что я рассчитывал!.. Понимаешь, Вася, мне надо разыскать двух людей. Теперь я уверен, что они у этого хмыря. Чтоб они не пострадали, я должен без шума их вывезти. Поэтому даю отбой: отстаньте от Куроедова.

Даша помахала рукой из «жигуленка». Расплывшись в белозубой улыбке, Василий помахал в ответ.

– Опять не въезжаю, – пробормотал он. – Клеился этот пидор к твоей жене или нет?

– Клеился. И попыток своих, думаю, не оставит.

– О'кей, вот и разберемся. Папаня так к нему приклеится – маму родную забудет.

Глеб хмыкнул.

– Верю. Оно, может, и к лучшему, с другой стороны. Вы его отвлечете, а я подсуечусь. Согласен?

– Ну, – подмигнул Василий.

После рукопожатия они направились к своим автомобилям. У «Мицубиси» Василий обернулся.

– Слышь, Француз, этот урод дымился, без понтов. Будто резину жгли на нем. Что-нибудь знаешь об этом?