Не существует людей без прошлого, у всех есть неприятный триггер, который раскручивает заржавевшие жернова памяти, оставляя на языке привкус окисленного металла.

Вспышка за вспышкой, как нашкодившего котенка, которого макают мордой за проделки в настоящее дерьмо.

— Привет, — хрипло, еще в оковах сна проговорила Мира, и он провел пальцем по рисунку, надеясь что это какая-нибудь переводка. Он правда надеялся. Но кожа была шершавой, словно покрыта маленькими царапинами, которые скрывала краска.

— Больно, — Мира вздрогнула, пытаясь опустить ночнушку.

— Это что? — он не дал ей этого сделать, цепляясь пальцами за края материи.

— Нравится? Для тебя сделала, — Мира нервно усмехнулась, касаясь ладонью его щеки.

— Я спрашиваю, что это б*ядь такое?! — он вскипел, потому что чем больше всматривался в рисунок, тем сильнее ему становилось дурно.

Однажды, в своей жизни, он разворотил одну лисью нору, но шкуру животного, не успел пустить на воротник.

— Татуировка…

— Татуировка?! — Митя отпрянул, присаживаясь на край кровати.

Иначе бы еще секунду, и он бы хорошенько приложился к ее лицу. За то, что позволила себе это сделать, за то, что заставила вспомнить былое, задела за живое.

— Завтра же ты поедешь, и забьешь нахрен эту х*йню. Цветочки, узорчики, да хоть б*ядь квадрат Малевича, честно, мне по*бать, но только вот чтобы этого я не видел на теле. На ТВОЕМ теле.

— Что такое? Может объяснишь? — Мира привстала, обнимая широкие плечи в белоснежной рубашке.

Она чувствовала ликование. Боль за боль, кровь за кровь.

— Мне не нравится, — коротко отрезал Митя, — моя женщина не будет носить такое.

— Почему не нравится? — продолжала строить из себя дуру Мира. — Мне кажется, мастер сделал все очень красиво. И потом, я сомневаюсь, что можно перекрывать незажившую работу.

— Сколько нужно дней на заживление? Два? Три? Какого х*я, Мира?

— Да что ты взъелся? А если бы она была у меня уже несколько лет, ты бы что, не стал со мной общаться, не заговорил со мной?

— Почему долбанная лисица? — процедил он.

— Это лис, — хлопая ресницами проговорила Мира. — Я немного интерпретировала любимую с детства басню. Ну помнишь, вороне где-то бог, послал кусочек сыру… Я помню, так смеялась над ней, она была такая тупая, эта ворона. Пара лестных слов, пара восхищенных взглядов, и она уже разинула свой клюв, и лишилась всего, что у нее было. Вот и я захотела себе что-то подобное, только у меня мальчики: лис и ворон.

— Заткнись, — он резко развернулся, хватая ее за горло.

Глупая телка решила с ним поиграть? Решила, что может себе это позволить? А он как идиот, сопли распустил, о любви пел. Наверное, в этот момент и выпал сыр из его пасти. Но Митя не в басне жил. И тот, кто посмел бы забрать его, неважно каким путем, гнил бы в земле. У таких людей одна дорога. И лис отправился туда же, пусть и не от его рук. Врагов он и без Мити нажил достаточно. Он помнил, как открыл бутылку крепкого, после того как с ним поделились этой прекрасной новостью.

— Ты просто плохо меня знаешь, с*ка. Своим врагам, я выклевал глаза, и терпеливо ждал, пока их тушки будут разлагаться.

Его рука резко дернула ткань, открывая себе доступ к ранее заветному, а теперь ненавистному.

— Я не хочу, — всхлипнула Мира, придавленная массивным телом.

Он не церемонился. Не переживал о том, что ей больно или тяжело.

— Ты не хочешь сейчас, а я не захочу потом. Поэтому, мне пох*й.

Очень хотелось ее наказать. Унизить так, что бы было больно морально. Как только что было ему.

Митя был уверен: это все не случайно. Не бывает таких совпадений.

Все как-то моментально скатывалось по спирали, возвращая их в пентхаус, к первому сексу, первым ощущениям которые он испытал. Тогда просто хотелось ее отодрать, но Митя проявил жалость. Сегодня не проявит. Не позволит себе этого. Он лучше сожрет весь сыр сам, обожрется, выблюет, но никому не оставит и крошки.

Трусики полетели в сторону, плевать если разорванная ткань оставит раны на нежной коже. Плевать если внутри недостаточно влажно. Она потечет. Это Митя уже проходил. Одним грубым и резким толчком, он ворвался в нее, будто к себе домой. Пусть привыкает. Пусть свыкается с положением вещей. Твою мать, он ведь и правда хотел по-нормальному, привел ее в свой дом, короновал. Б*ядь, себя к ее ногам бросил. Ярость брала над ним верх, затмевая остатки разума.

Каждый толчок, сильнее другого, злил ещё больше, когда взгляд цеплялся за самодовольную морду лиса.