Сольвейг сделала красноречивый жест рукой. Старшая сестра, не сразу вспомнив, о чем они договаривались, все же положила горячие, шероховатые ладони ему на живот. Нежные поглаживания ее больших рук оказались весьма приятными.

— Ну, посмотри на нее, — шептала рыжая дева ему на ухо — Взгляни какая она красивая, упругая…. Прикоснись же к ней. Я настаиваю!

Ну, то, что Аделина великолепно смотрелась при тусклом свете, Арон оценил сразу. Из одежды на ней была только тонкая конопляная туника, да кожаный поясок на бедрах. Светлая ткань едва сдерживала ее полную, зрелую грудь и крупные выпирающие соски. Арон сначала коснулся пальцами ее колен, а потом, осторожно провел ладонями вверх по ее мускулистым бедрам, под тунику и обратно. Кожа Аделины была заметно мягче чем у его рыжеволосой девы. Оттенок ее тоже отличался. Если у Сольвейг она была сероватая, то тут преобладали оттенки от бледно розового, и красноватого, и до откровенно коричневого, местами. Определенно она была красива. И более уравновешена. Волосы ее, собранные в хвост, были прямыми, светлыми, и приятно пахли. Арон заметил это, когда она держала его за руки.

— Ну как? Ее кожа нежнее моей, не так ли? — не унималась Сольвейг.

— Ну да… признался Арон — продолжая поглаживать плотное тело Аделины.

— Ну-ка, погоди! — Сольвейг взобралась на кровать и бесцеремонно выдернула подушку из-под его головы, и сама заняла ее место. Теперь тело его обнимали еще и ее колени, сверху слегка наваливались ее налитые груди.

Арон погладил и ее ноги, но Сольвейг тут же переложила его руки обратно.

Зажатый меж двух прекрасных валькирий, кузнец, разомлел. Столько женского тепла его многострадальное тело еще не получало. Сольвейг когтистыми пальчиками осторожно поглаживала его по голове. А он, в свою очередь ласкал тело Аделины, чье дыхание становилось более прерывистым и частым. Она прикрыла глаза, ее пальцы слегка подрагивали, выдавая еле заметное волнение.

Арон плавно продел руки под тунику и нежно сдавил ее груди. По телу Аделины прокатилась волна дрожи и она закатила глаза на мгновение. Заметив это, Сольвейг тоже присоединилась к ласкам. Поглаживая могучее тело Аделины в четыре руки, они медленно доводили ее до исступления. Смотреть на это было довольно-таки волнительно.

Устав держать суженого на своей груди, Сольвейг осторожно выскользнула из-под него. Теперь ее больше занимала сестра, потерявшая бдительность. Потихонечку обойдя постель, она забралась на нее, с другой стороны. Просочившись между безвольно раскинутыми крыльями, она уселась позади Аделины и обняла ее. Поглаживая живот, грудь и плечи сестры, она с удовольствием наблюдала как крепкое тело отзывается на едва ощутимые ласки.

В то время, как рыжая бестия увлеченно занималась своим делом, внизу его живота стало совсем горячо и влажно. Нежная плоть Аделины уже совсем созрела, и сочилась женскими соками. Арон почувствовал, как медленно наливается свинцом продолжение его тела. Он откинулся на прохладную простыню и подложил ладони под голову, чтобы все видеть. Заставив свое тело, наконец расслабиться, он глубоко вздохнул, и дал, наконец волю своему мужскому началу….

Древо жизни налилось соками, распрямилось, и быстро проросло сквозь податливую, мягкую плоть внутрь разгоряченного тела Аделины. Там оно и засело. Да так плотно, что дева вскрикнула.

— Да ладно!? — воскликнула она от неожиданности.

Сольвейг опустила руку вниз и пальчиками нащупала твердое основание члена.

— А я тебе говорила — торжествующе подтвердила она.

— Он же порвет меня! Я на это не подписывалась! — взмолилась Аделина.

— Постарайся расслабиться — торжествующе подбодрил ее Арон, — Ведь ничего плохого не происходит, помнишь?

— Сначала немножечко больно — потом приятно — лаконично добавила младшая сестра.

Аделина попыталась встать, но рыжая бестия с нескрываемым удовольствием усадила ее обратно. Руки Сольвейг скользнули в ее промежность. Ласковыми энергичными движениями она сломила волю Аделины. Бедра, ее поддавшись древнему инстинкту пришли в движение.

Арон решил не торопить события и насладиться зрелищем сполна. Когда ещё две нетрезвые крылатые девы соизволят вот так порезвиться.

Сольвейг вцепилась в сестру мертвой хваткой. Она подталкивала ее сзади своим лобком и бедрами, одновременно терзая руками набухшую грудь и взмокшую промежность. Аделина пустыми, невидящими глазами обратилась в даль. Движения ее бедер становились все резче и сильнее. И дело тут не в усилиях Сольвейг. Она явно вошла во вкус, и чувствовалось как в теле ее растет напряжение. Толчки становились все мощнее. Она полностью оседлала плоть Арона и теперь буквально вдалбливала его в кровать. Кузнец всем своим естеством испытал на что способно ее могучее тело, когда проявляет истинную силу. Но это не пугало его. Напротив, она приводила его в какой-то странный незнакомый доселе восторг. Арон, превозмогая боль в ребрах с удовольствием вглядывался в то, как меняется ее лицо. Время от времени заботливо убирая с ее бровей капельки пота и растрепавшиеся волосы, он дождался фееричного апогея…

Соитие с ней превратилось в какой-то марафон. Дева ни на минуту не сбавляла темпа. Лишь в моменты наивысшего наслаждения она замирала, чтобы издать глубокий, томный, завораживающий стон, и снова набирала обороты. Сольвейг теперь лишь крепко удерживала сестру за талию и нежно целовала ее плечи, шею и спину. Заметив, на себе взгляд Арона, она игриво подмигнула. Вжимая лобок в ритмично пульсирующие ягодицы сестры, она получала отдельное удовольствие.

Так продолжалось несколько часов к ряду, пока изможденная Аделина не упала Арону на грудь. Запустив пятерню в растрёпанные, взмокшие волосы, он с удовольствием принялся поглаживать ее голову. Сольвейг прилегла рядом. Она выглядела утомленной, но при этом весьма довольной. Какое-то время, она еще продляла свое удовольствие, активно работая пальчиками.

— Почему?! — вдруг спросила Аделина.

— Что, почему? — спросил в ответ Арон.

— Почему ты не проронил в меня свое семя? Разве я недостойна этого?!

Аделина чуть приподнялась и взглянула ему прямо в глаза. Во взгляде ее выразительных глаз читалась обида и непонимание. Арон улыбнулся, и убрал с ее лица волосы.

— Дело не в этом.

— А в чем!? — с укором осведомилась Сольвейг.

— Она… была так прекрасна в своем порыве. Такая удивительная мощь и устремлённость…. Это немного больно… но так волнительно. Со мной не было такого раньше. Признаться, я просто залюбовался.