– Дети - большая власть. Мы у них - пленники любви. Они - нет. Только если они немножко нас любить. Вы иметь своих?

– Нет. Мы с женой все собирались, обсуждали. Мы оба считали, что это эгоизм - родить ребенка просто потому, что очень хочется. Нужно сначала выстроить для него пристойное гнездо. Как птицы. Предусмотрительность на птичьем уровне. И так долго обсуждали, что в конце концов развелись. Птицам-то просто - им развод не грозит.

– Я знал одна пара в Израиль. Разводились три раза. В Израиле развод недорогой. Потом снова женились. Брачное свидетельство на стенках висеть в рамках. Числом три. Сейчас имеют взрослый сын, адвокат. Будет помогать их четвертый развод. Сыну платить нет. Хорошо, деньги сберегать.

– Моя возлюбленная работает с растениями. Помогает одному профессору в местном университете. Неполный рабочий день, но так ей даже лучше. Остается время на семью, детей. В лаборатории изучают язык цветов. Она рассказывает невероятные вещи. Уверяет, что растения испытывают страх, боль, реагируют на опасность, любят музыку. Большинство цветов любят классику, желательно восемнадцатый век. Но некоторые - например, цикламены - предпочитают ритмичный джаз. Недавно был поставлен такой опыт: к листьям филодендрона прикрепили датчики, измеряющие электрические токи на поверхности. Такие используют в детекторе лжи. Наше волнение отражается на степени влажности кожи, меняет электрическую проводимость. То же и у растений. Записывающий прибор чертил ровную линию, до тех пор пока профессор не зажег спичку рядом с цветком. Тут линия дала резкий скачок. Можно подумать, что филодендрон "закричал" от страха.

Старик недоверчиво покачал головой. Темные пятнышки на его лице и руках были похожи на несмываемые островки загара двадцатилетней давности. За окном служащий "Крогера" прокатил дребезжащий поезд колясок.

– Моя возлюбленная очень нежна со своими подопечными. Она разговаривает с цветами, напевает им песенки. Прикрепляя разные датчики к стеблям и листьям, просит потерпеть. Но странная вещь: из-за этой работы она стала слегка презирать людей. Или не так - не презирает, но смотрит всегда чуть насмешливо. Наши главные, самые сильные чувства - страх, голод, сластолюбие - не вызывают у нее большого почтения. "Оставим это цветам", - говорит она. Она ценит только то, что растениям недоступно. Гордость и стыд, любовь и ненависть, сострадание и гнев - такие вещи. И это нелегко. То есть эти чувства не всегда живут в душе. Или живут слабенькие, полусонные. И тогда в ее взгляде или усмешке мелькает тень презрения. И это ранит. Оставляет порез - но уже не счастья, а боли. Который кровоточит.

Кипер вдруг подумал, что это в первый раз он так ясно и открыто уложил в слова что-то очень важное про Долли. И это удалось ему лишь в надежде на то, что старик ничего не поймет. И лучше бы здесь остановиться, провести черту. Но провести черту не было сил. Его несло, как с ледяной горы.

– Я продолжаю... Обстоятельства не позволяют нам встречаться слишком часто. Она соглашается на встречи только днем, пока сын не вернулся из школы. Но днем в моем доме нельзя из-за моей бывшей жены. Так уж вышло - при разводе она уговорила меня, чтобы за ней остался приемный кабинет, который она устроила в нашем доме. Она психиатр, у нее много пациентов в нашем городке, и ей нелегко было бы начинать с нуля в том городе, где она теперь живет с новым мужем. Мы остались друзьями, мне не хотелось огорчать ее. Ее арендная плата примерно равна алиментам, которые я должен ей выплачивать по условиям развода. Все равно я целый день на работе, иногда допоздна. Пусть пользуется, решил я. В кабинет ведет отдельный боковой вход, там есть своя ванная, туалет - мы не помешаем друг другу. Так мне казалось. Но теперь все осложнилось. Моя возлюбленная отказывается приезжать ко мне в те часы, когда жена - то есть бывшая жена - принимает пациентов в своем кабинете. "Мне будет казаться, говорит она, - что твоя Полина может в любой момент войти и подвергнуть нас психоанализу".

– Психоанализ иметь большая власть. Особенно в Америке и Европе. Но не всякая страна. Католик не нужно. Он идет на исповедь у священник. Православный тоже. Но если исповедь нет, тогда - да. Тогда человек пойдет искать - как это?
– шринк, да? Очень надо говорить вся правда про себя. Хотя иногда.

– Я продолжаю... Бывают, правда, дни, когда мою бывшую жену вызывают в суд, в качестве эксперта. Дать показания о вменяемости подсудимого или о его психологических травмах, которые привели к преступлению. Но даже это не помогает. "Пойми, я не могу заранее планировать такие вещи, - говорит моя возлюбленная.
– Тоска по тебе загорается и гаснет, не спрашивая меня. Ты нужен мне в тот момент, когда она печет мне сердце. Только тогда я могу прыгнуть в машину и мчаться к тебе и делать с тобой все, что я так бесстыдно, страстно, ненасытно люблю с тобой делать. А без этой тоски, без этой тяги к тебе заранее получив назначение на определенный день и час - тьфу, как на прием! да я бы умерла от стыда и отвращения к себе".

– Хотел бы давать вам один совет...
– начал было старик.

– Позвольте я сначала задавать вам один вопрос.
– Кипер предостерегающе поднял ладонь.
– Вы счастливо прожили свою жизнь?

– Не вполне... не сказать... не очень...

– Тогда не трудитесь. Ибо я решил принимать советы только от людей счастливых... Лучше я продолжать. Моя возлюбленная живет в постоянной войне с заботами и тревогами. Каждое утро ей нужно занимать круговую оборону и отбивать врагов. Вот подступает тревога: а взял ли сын в школу свое лекарство от простуды? За ней - надела ли дочь теплые носки? Враги не вытесняют друг друга, а сливаются в наступающую орду. "Позвонил ли муж своим родителям? Предупредил ли, что мы не сможем приехать в субботу? Увезут ли мусорщики старое кресло, выставленное к обочине? Или заявят, что оно слишком большое, что их комбайн сломает челюсти на нем?.. Придет ли из банка отсрочка на выплату займа?.. Позвонит ли подруга, пригласит ли детей на пикник на ферме?.. Удастся ли химчистке вывести пятно на любимом платье?.." А над всем сверху нависает тревога: "Что сказать соседке, когда та увидит на своей клумбе сломанный георгин? Сознаться про сына и мяч или нет?" И этот сломанный георгин каким-то чудом виден из всех окон дома. От него нет спасения. Но мне...

Кипер очертил себя пальцем для пущей понятности.

– ...мне нет места в этом мире ее тревог. Я должен быть всегда в стороне. Безмятежным островом. Убежищем. Приютом спасения. А это тяжело. Я могу быть день, другой... Но не всегда же. Если я пытаюсь рассказать ей о своих огорчениях, она сердится. Или объясняет, что я сам виноват. Или насмешничает. Я должен оставаться неуязвимым с утра до вечера. Вечно готовым принять ее, пустить в безопасную гавань. Кому это по силам?

– Моя жена тоже умирала тревогой... Больше всего про микроб... Мыла руки каждый пять минут, подметала дом...

– Вот уж чего нет так нет. На "подметать, убирать" тревоги не оставляют времени. Правда, дом у них такой большой и старый, что пылесос не нужен, пыль сама проваливается вниз, сквозь щели в полу. Но тревоги не дают выбрасывать старье. "Вдруг понадобится?!" Хлам накапливается горой. Однажды она решила разобрать мешок со старыми детскими носками. Через полчаса весь пол был ими усыпан, но не нашлось ни одной пары одинаковых. Она рассказывает об этом с иронией. Но мужу ее, видимо, не до смеха.