Шрифт:
– Ладно…
Кузен сделал последнюю затяжку, затушил окурок и врубил «Мега-Драйв». Ну вот, приехали. Антони чуть не плакал.
– Ну блин…
Он вскочил с кровати, выбежал из комнаты и, прыгая через две ступеньки, одним махом спустился по лестнице. Хорошенькая перспектива – еще один вечер играть до посинения в «Ежа Соника», а кто-то в это время будет пить, клеить девчонок и целоваться с ними взасос. Лучше уж рискнуть. Он вскочил на велик и понесся прочь. Решено. В конце улицы он увидел кузину, которая возвращалась вместе с Ванессой от Дерша с сумками, набитыми бутылками с пивом. Он притормозил. Они стояли поперек дороги. Он слез с велосипеда.
– Ты куда?
– Спешишь?
– Эй, смотри на меня, когда я с тобой разговариваю.
Ванесса взяла его за подбородок. У них с кузиной были одинаковые прически: длинные волосы распущены, а одна прядь зачесана назад и заколота заколкой. Обе были в майках, мини-шортах, вьетнамках и пахли кокосовым маслом. На щиколотке у Ванессы поблескивала золотая цепочка. Антони заметил, что на кузине нет бюстгальтера. А размер у нее 95D. Он знал точно, потому что рылся у нее в комнате, когда ее не было дома.
– Ну так куда ты едешь? – снова спросила Ванесса, зажав ногами колесо велосипеда, чтобы не дать ему улизнуть.
– Домой.
– Уже?
– А что так?
– Выпить не хочешь?
– Куда это ты смотришь?
– Никуда…
Антони почувствовал, что краснеет. Он снова опустил глаза.
– Ну ты и извращенец. Показать, как я загорела?
И Ванесса показала ему более светлую кожу на бедре. Антони отступил назад, чтобы высвободить колесо.
– Мне надо ехать.
– Слушай, кончай. Что ты тут педика из себя строишь?
Кузина уже успела открыть бутылку и теперь потешалась у нее за спиной. Но она все-таки поспешила ему на помощь.
– Ладно, хватит. Оставь его в покое.
Она сделала еще глоток, на подбородке у нее блестело пиво. Антони снова попытался высвободиться, но Ванесса его не отпускала. Она стала кривляться.
– Антони.
Она протянула руку к его щеке, и мальчик почувствовал прикосновение ее ладони. Кожа у девушки была на удивление прохладной. Особенно кончики пальцев. Она улыбнулась ему. Он чувствовал себя полным дураком. Она расхохоталась.
– Ладно, катись!
Он рванул с места.
Спиной он ощущал их взгляды и при повороте на улицу Клеман-Адер даже не притормозил. Совершенно безлюдная в этот час улица круто спускалась к центру города. Небо на горизонте окрасилось в преувеличенно яркие цвета. Антони был как пьяный и, выпустив руль, раскинул руки. Его майка билась на ветру от бешеной скорости. На секунду он закрыл глаза, слушая свист ветра в ушах. Он несся как сумасшедший по полумертвому, странно скроенному городу, выстроенному на косогоре и под мостом. Его била дрожь, и он был до безобразия молодой.
Смех папаши Грандеманжа Антони узнал сразу. Соседи, должно быть, пили с предками аперитив на террасе. Он сделал крюк, чтобы к ним подъехать. Дом Казати был построен очень просто, вокруг не было ничего, только полузасохшая лужайка, шуршавшая под ногами, как мятая бумага. Отец, которому невмоготу уже было ухаживать за участком и косить траву, полностью перешел на гербициды. Теперь он мог со спокойной совестью смотреть по воскресеньям «Гран-при». Это было единственное или почти единственное, что радовало его сердце, не считая фильмов с Клинтом Иствудом и «Пушек острова Наварон». У Антони с отцом было мало общего, но их сближало хотя бы это: телик, механические виды спорта, фильмы про войну. Когда они сидели в полумраке гостиной, каждый в своем углу, это были моменты наибольшей близости, которую они себе позволяли.
В течение всей жизни родители Антони лелеяли мечту «построиться», заиметь «хижину», и худо-бедно у них это получилось. Через каких-то двадцать лет они выплатят кредит и станут полноправными домовладельцами. Стены из гипсокартона, двускатная крыша, как обычно строят в регионах, где полгода идут дожди. Электрическое отопление давало минимум тепла и огромные счета на оплату. А еще в доме были две спальни, встроенная кухня, кожаный диван и сервант с люневильской фаянсовой посудой [4] . Большей частью Антони чувствовал там себя дома.
4
Имеется в виду фаянсовая посуда, произведенная в городе Люневиль на знаменитой фаянсовой мануфактуре, открытой в 1730 году и существующей до сих пор.
– Гляди-ка, а вот и наш красавчик.
Эвелин Грандеманж первой заметила Антони. Она знала его еще совсем маленьким. Он даже первые шаги сделал на дорожке перед их домом.
– Как подумаю, что он сделал свой первый шаг на нашей дорожке…
Ее муж кивнул. Коттеджному поселку Ла Грапп исполнилось уже больше пятнадцати лет. Жили там как в деревне, или почти так. Отец Антони взглянул на часы.
– И где ты был?
Антони ответил, что провел весь день с кузеном.
– Я заезжал сегодня к Шмидтам, – сказал отец.