— Нет, — твердо сказала я, — ты не будешь выбирать мне мужа. Я вообще не хочу мужа, я хочу остаться свободной! — заявила я ей и, повернув голову, сверкнула глазами.

Это не произвело впечатления на мать. Она сидела все так же умиротворенно, перебирая в руках четки. Это было ее любимое занятие в последнее время, видимо, так мама успокаивалась. Немного помолчав, она продолжила, как будто мое заявление и не звучало вовсе.

— Ко мне приходил один из старейшин. Он предложил прекрасную партию для тебя, своего младшего сына Торона. Ты же знаешь его? — уточнила она. Я закатила глаза и фыркнула, выражая этим свое отвращение.

— Так вот, молодой мужчина просит твоей руки. Думаю, эта партия для тебя будет отличной. Он обеспечит семью всем, да и как мужчина он привлекателен. К тому же, положение у него хорошее в деревне, скоро пойдет по стопам отца — и тогда ты вообще не будешь ни в чем нуждаться.

Во мне все кипело от слов матери, я сдерживалась из последних сил, чтобы не начать орать и топать ногами в негодовании. Я помнила этого Торона. Рыжий, конопатый, нескладный вовсе. Худой, как трость, одни кожа да кости, бледный, как моль. Глаза пустые, не обогащённые интеллектом. Его тупым шуткам улыбались только такие же тупые. Я даже представить не могла его рядом с собой. С ним общались только потому, что он — сын старейшины. От всплывшего в голове образа меня начало подташнивать. Отогнала его прочь, не желая даже думать об этом.

— Нет, — снова твердо сказала я, — за этого урода я точно не выйду.

Мать сверкнула на меня злобным взглядом, неодобрительно сдвинув брови.

— Что за выражения, Элини? — укоризненно спросила она. — Разве я так тебя воспитывала?

Я слегка покраснела от слов мамы. Она не терпела грубости и всегда старалась избегать ее в доме. Даже с мужем не ругалась при детях, чтобы мы не услышали лишнего.

— Прости, — извинилась я, — просто меня бесит одна мысль об этом Тороне. Он мне противен, понимаешь? Он же щуплый, как прутик, его стукни — он и обломится!

— Зачем же бить мужа? — удивленно спросила мать. — Отношения строятся на уважении, а не на драках.

Я выдохнула и вновь подняла глаза к потолку. Как донести до матери, что он мне неприятен как мужчина и уважение не поможет, если каждый раз при виде него меня будет тошнить.

— Мама, ну пойми же, он мне не нравится совсем! Я не смогу его любить и уважать не смогу, он глупый!

Мать посмотрела на меня как-то странно, вроде и понимающе, а вроде и осуждающе — я не смогла точно определить, что означал ее взгляд. Потом она отвела глаза в сторону и, вздохнув, ответила:

— Ты вся в отца, — тихо проговорила. — Он тоже был непримирим с законами. Вечно спорил и ругал устои деревни. Говорил, что другие существа имеют больше прав и свобод, а нас держат в черном теле, заставляя следовать старым традициям.

Я внимательно слушала мать. Она не часто говорила о моем отце, стараясь забыть его. Я практически не знала папу: он погиб, когда мне было три года. Мама не сразу вышла замуж повторно, пять лет носила траур по мужу и горевала, но потом была вынуждена вступить в брак. Закон гласил, что женщине непростительно жить одиночкой в деревне, особенно с детьми. Вот и вышла за того, кто готов был взять. Повезло, хоть мужик попался хороший. Ее ценил, редко ругался, не бил. На меня ему было наплевать, но это и к лучшему: не приставал с нравоучениями.

— Ты очень упрямая и, если продолжишь в таком духе, тебя непременно накажут старейшины, — посетовала мать на мое поведение. — И тогда тебе не найти мужа, будешь вынуждена служить старикам всю свою жизнь. Подумай, милая, такой ли жизни ты хочешь, — с этими словами она встала и вышла из комнаты.

Я осталась стоять у окна, вглядываясь вдаль и пытаясь привести свои чувства в порядок. Я понимала, что имела в виду мама. Если ослушаюсь старейшин, они лишат меня статуса свободной самки и заставят служить им, как рабыню, которая не имеет прав. Да, такой закон у нас тоже был. Женщины очень боялись его, поэтому всегда соглашались на брак, предложенный старейшиной. Лучше жить с мужем, хоть и нелюбимым, чем быть рабой.

Это я тоже прекрасно понимала, но смириться не могла. Мой бунтарский характер заставлял противиться всему, что было не по мне. И даже здравый смысл не мог его обуздать. Я чаще сначала делала, а потом думала, чем наоборот. А мой язык иногда вообще жил отдельной жизнью и мог ляпнуть, что угодно.

Осознав свое положение и ситуацию, в которой оказалась, поняла, что настал момент, когда пора покинуть отчий дом. Иначе меня ждет участь всех женщин в этой деревне, и я стану одной из них. Буду вынуждена жить с мужем, которого ненавижу, и рожать ему детей. Ни того, ни другого я не хотела, поэтому выход был только один — побег.

Придя к такому выводу, я решила реализовать свой план через пару дней, чтобы успеть подготовиться окончательно, пополнив сумку продуктами на дорогу.

Именно этим я и занималась сейчас, сидя на дереве. Я собрала провизию и укладывала ее в сумку, когда мать начала искать меня. Выдать себя было нельзя, это опасно: вдруг кто увидит мой схрон, тогда о побеге можно и не мечтать. А бежать я собиралась сегодня ночью.

Подождав, пока мать удалится обратно к дому, огляделась вокруг: нет ли кого рядом. Убедившись, что одна, спрыгнула с дерева и, отряхнувшись, зашагала в сторону дома, напевая себе под нос.