— Не следовало соглашаться, ваша светлость, — буркнул Милорадович, проводив взглядом процессию. — Неприятель выдохся, мы могли бы его разбить.

— Нет, Михаил Андреевич, — покачал головой Кутузов. — Бонапарт еще не пускал в дело свою гвардию, а она у него сильна. Но он просит перемирия, а это о чем говорит? — он обвел взглядом свиту. Генералы смотрели на него с недоумением. — Мы победили, господа! Заставили француза просить пардону. Виктория, господа! Не попустила антихристу матушка Богородица! Смилостивилась над рабами своими! — Кутузов перекрестился и всхлипнул.

Как любой старик он был скор на слезу, но еще лучше умел лицедействовать. Вот и сейчас следовало внушить подчиненным нужный настрой.

— Попросите духовенство отслужить молебны, — распорядился он. — Пошлите ратников собрать раненых и отнести их в гошпитали. Тех, кому помощь подана, везите в Москву.

— Почему не в Можайск? — влез Бенигсен. — Он ближе.

— Там не будет места для стольких раненых, — возразил Кутузов своему начальнику штаба. — Москва и только Москва.

«А там и далее», — подумал он, но вслух этого не сказал…

Роскошный дормез, влекомый шестеркой лошадей, вкатился в ворота постоялого двора и, качнувшись на рессорах, замер у крыльца. Соскочивший с запяток лакей, разложил складную лесенку под дверью, после чего распахнул ее. В проеме тут же возникла молодая женщина лет двадцати пяти, с миловидным, удлиненным лицом, острым подбородком и темно-карими, почти черными глазами. Из-под ее красного, шелкового капора выбивались черные локоны. Лакей протянул руку в белой перчатке. Опираясь на нее, женщина сошла по ступенькам и встала у дормеза. К ней тут же подскочил хозяин постоялого двора. Прибытие важной гостьи он заметил из окна и опытным взглядом сразу оценил богатый вид дормеза и сопровождавших его экипажей.

— Добро пожаловать, ваше сиятельство! — склонился он в поклоне. — Желаю здравствовать.

— Здравствуй и ты! — кивнула путешественница и добавила: — Комнаты мне и моим слугам, мне — самую лучшую. Горячей воды помыться и ужин. Последним займется мой повар.

— Как прикажете! — еще раз поклонился хозяин. — Только… — он замялся.

— Что? — нахмурилась гостья.

— Лучшую комнату генерал занял. Часом ранее изволили прибыть.

— Что за генерал? — осведомилась женщина.

— Действительный статский советник Виллие. Так они отрекомендовались.

— Яков Васильевич? — улыбнулась гостья. — Что он здесь делает? В действующей армии должен быть. Ты вот что. Поди к нему и спроси: не соизволит ли он уступить комнату фрейлине ее императорского величества, графине Орловой-Чесменской [31] . Она устала дорогой и хочет отдохнуть. Я за то буду ему благодарна.

— Сей минут! — выпалил хозяин и убежал.

Лакей тем временем вытащил из подкатившего следом экипажа стул с обитым багряным шелком сиденьем и поднес его хозяйке. Графиня села и обмахнула лицо веером. Душно. Погоды в этом году стоят жаркие, душно даже вечерами, хотя на дворе уже осень. В дормезе графиня обливалась потом, вот и сейчас влажная рубашка прилипла к телу, от чего ей было некомфортно. Скорей бы облиться водой и лечь на прохладные простыни…

Распахнулась дверь постоялого двора, но на крыльце появился не хозяин, а мужчина средних лет в мундире статского советника. Подойдя к графине, он склонился в поклоне.

— Здравствуйте, Анна Алексеевна! Рад вас видеть.

— И я рада, Яков Васильевич! — улыбнулась графиня, протягивая руку в лайковой перчатке. Вилие, а это был он, склонившись, коснулся губами узкого запястья.

— Мне сказали, что вам нужно отдохнуть с дороги, — продолжил статский советник, отступив на шаг. — Счастлив уступить вам свою комнату. Она очень покойная. Окна выходят на задний двор, проезжающих не видно и не слышно.

— Благодарю! — кивнула Анна и поинтересовалась из вежливости: — А как же вы? Я вас не стеснила?

— Не беспокойтесь! — махнул рукой Вилие. — Мне уступил комнату мой спутник, подпоручик Руцкий. Мы с ним следуем по именному повелению в Петербург. Его комната хоть и маленькая, но мне довольно. Я военный лекарь, с начала кампании в действующей армии. Доводилось и под открытым небом ночевать.

— А вашему спутнику?

— Ему — тем более. Он боевой офицер. Хотя в прошлом лекарь, причем, очень хороший, однако решительно поменял Эскулапа на Марса [32] , — Вилие вздохнул. — Не тревожьтесь за Платона Сергеевича. Он даже обрадовался. Сказал, что с удовольствуем заночует на сеновале — там не так душно.

— Что ж, — сказала Анна, вставая. — Проводите меня до комнаты, Яков Васильевич…

Спустя час, вымытая в лохани верной Катюшей, облаченная в свежую рубашку и шелковый халат, графиня сидела за столом в своей комнате и ела томленную на пару речную рыбу. Кушанье приготовил личный повар, француз Жюль, который воспользовался кухней постоялого двора. Рыба тоже местная, а вот руку к ней приложил мастер. Налим в сливочном соусе, а подали именно его, совсем не пах тиной и рекой, наоборот, благоухал свежим маслом и специями. Белое, упругое мясо рыбы таяло во рту. Его вкус оттенял благородный букет шабли урожая 1808 года. Свежий, ароматный хлеб, легкий салат из овощей — и ничего более. Повинуясь советам своего духовника, Анна старалась быть скромной в еде и питье. Вот и сейчас, в постный день, единственное, что себе позволила, так это бокал вина. Без него приготовленная Жюлем рыба теряла вкус. Ничего, не велик грех, перед сном отмолит…