— Снова? — Переспросила я.

А про себя подумала: «Неужели я настолько не в его вкусе, что маменька даже не рассматривает вариант, что он может в меня влюбиться? Хотя… Положа руку на сердце, хоть я себя и люблю, но прекрасно понимаю, что такой мужчина вряд ли может воспылать чувствами к шарику на ножках. Нет, я к настоящему времени значительно похудела и мои жировые отложения почти уже не напоминают желе, которое колышется в самых неожиданных направлениях при моем движении. Да что там! Я уже даже сама могу, ну, или почти могу, завязать шнурки на своих осенних ботиночках, но где скажите на милость мужчине искать талию у молоденькой девушки буде он захочет ее приобнять? А у меня ее пока и под лупой не сыщешь… Но, судя по маменькиным словам, дело не совсем в красоте или уродстве… Просто он уже любил… И что-то в этой любви, по видимому, пошло не так.

В подтверждение моих слов маменька как-то грустно вздохнула, взяла меня под руку и, подталкивая вперед, произнесла:

— Я знаю Дмитрия еще с тех пор, как он бегал в коротеньких штанишках и стрелял из рогатки, хотя это и строжайше ему запрещалось. Помню, как еще совсем мальчишкой он приезжал со своим отцом к нам в гости. Помню, как он быстро и неожиданно вырос в красивого статного парня, как без памяти влюбился в графиню Островскую, как женился, как они были счастливы… — Она ненадолго замолчала, с теплотой вспоминая то время. — Но жизнь не всегда бывает справедлива. — Маменька заметно погрустнела. — Елена умерла сразу после родов, у нее было слабое сердце. Не помогли ни врачи, ни маги. Она была очень милой и доброй девочкой. Такая тоненькая, гибкая, хрупкая, как полевой цветочек. Не удивительно, что Дмитрий любил и буквально носил ее на руках. Если бы не сын, которого она ему подарила, то боюсь, он мог бы и не выдержать утраты.

— У Дмитрия есть сын? — Удивилась я.

Почему-то я даже не думала, что у него могут быть дети.

— Да, маленький Петруша. Ему совсем недавно исполнилось пять лет. Родители князю уже наверное плешь проели, уговаривая вновь жениться, чтобы у ребенка появилась мать, но он ни в какую не соглашается даже просто подумать над кандидатками.

Грустная история, ничего не скажешь. Жаль и Дмитрия, и его сына. Мне почему-то представился маленький темноволосый, как папа, мальчуган с голубыми глазами в которых застыла грусть. А от того, обоих стало жалко еще больше.

Но в том, что женщины умирали после родов, не было ничего удивительного. Это вам не современные больницы с кучей приборов и препаратов, которые уж точно помогли бы женщине выжить! Да что там! На сколько я могу провести аналогию со своим миром, такое простое действие, как помыть перед осмотром руки, стало приветствоваться врачами лишь с середины 19 века! До этого было нормальным сначала поработать в морге, провести вскрытие, к примеру, а потом даже не ополоснув толком рук и инструментов отправиться принимать роды. Страх и ужас!!! Не удивительно, что при этом смертность рожениц и детей была недопустимо высокой!

Погрузившись в такие невеселые размышления, я не заметила, как подошло время ужина.

Тут стоит сказать, что приемы пищи стали в нашем доме довольно людными. Одних только учителей различных дисциплин, включая и тех, что преподавали уже на момент появления этого эксперимента, насчитывалось 8 человек. В общем, всего за ужином присутствовало около 20. Немаленькая цифра скажу я вам. И, видимо, чтобы Заславский не затерялся где-нибудь среди преподавателей, его посадили рядом со мной.

Признаться, я смутилась. Все-таки это определенный намек, который, судя по их красноречивым переглядываниям, не преминули отметить мои соученицы, большая часть из которых за это время стали мне подругами.

Поначалу я знатно напряглась, однако, ужин прошел вполне мирно, лишь во время десерта Заславский ни с того, ни с сего решил поинтересоваться:

— Евдокия Поликарповна, неужели вы и правда не попробуете эти замечательные эклеры?

В этот момент я готова была Заславского придушить. Вот скажите, зачем он мне это сказал? Я ведь и так еле сдерживалась! Я эклерчики, можно сказать, нежно любила еще с той, прошлой жизни, а в теле Евдокии мне их не просто хотелось, я, наверное, сегодня их ночью во сне увижу!

— Нет, спасибо. — Все же нашла я в себе силы вымученно улыбнуться.

— Евдокия, ну, правда, очень ведь вкусно! Попробуй! — Благожелательно проговорила Лидия, и у меня даже дрогнула рука в желании поскорее взять лакомство. — К тому же даже если ты после этого наберешь килограмм, то никто этого не заметит.

Милая такая прибавка к сказанному. Не находите? Однако, именно она укрепила мою пошатнувшуюся силу воли, и я, отпив немного чаю, чтобы не так заметно сглотнуть набежавшие было слюни, вздохнув, ответила:

— Я то да… Наберу килограмм или сброшу… какая разница! — И сочувственно улыбнувшись добавила. — А вот таким худеньким, как ты, наверное, очень тяжело приходится. Все-таки прибавь такой миниатюрной девушке килограмм и он точно поселится прямо на талии или подбородке.

Куснувшая в это время уже второй эклер Лида, поперхнулась и закашлялась. Сидевший же рядом Заславский тоже как-то странно зашелся кашлем, хотя вроде бы ничего в этот момент и не жевал.

— Знаете, Евдокия Поликарповна, — проговорил он мне как можно тише, — я, пожалуй, поостерегусь впредь предлагать вам сладкое.