– Возможно, это к лучшему. Каждый ищет в жизни свою дорогу.

– Я больше не могу. Еще минута, я разревусь и никуда не поеду. Поцелуй меня на прощание. И не вздумай приехать в аэропорт. Это будет слишком тяжело для меня. Все эти плачущие родственники, дурацкое оформление, таможня. Ты же знаешь, как у нас это все происходит. Я просто не выдержу. Хорошо?

– Хорошо.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– Давай прощаться.

– Я тебя прощаю.

– И я тебя. Пока!

– Пока!..

ОДНА С ПОЛОВИНОЙ НЕДЕЛИ

Они встретились два года спустя в маленькой, окруженной врагами средиземноморской стране.

Когда Глория уезжала в Израиль, Никита был уверен, что она едет со всей семьей, но оказалось, что семья (мама, брат и бабушка) ждет статуса беженцев в американском посольстве, между тем как Глория решилась ехать в незнакомую страну совершенно одна, на свой страх и риск.

Мать и все родственники уговаривали ее подождать, ведь до получения статуса осталось совсем недолго. Однако ее непреодолимое желание быть самостоятельной во всех своих, даже неверных, решениях перевесило все доводы разума.

В этом сочетании несовместимых желаний, капризов и комплексов была она вся. Ее внешняя хрупкость и утонченность уживались с каменной твердостью и неимоверным упрямством.

Тогда это показалось Самолетову великолепным выходом из сложившейся ситуации, поскольку это было ее добровольным решением, и в том, что они расстаются, никто не виноват, кроме общего течения жизни. Его самовлюбленное «я» даже попыталось встать в позу обиженного: ведь получалось, что это она его бросает. Но в глубине души он знал, кто из них двоих совершил предательство и кто по-настоящему страдал, а кто всего лишь придумывал себе образ пострадавшего от несчастной любви.

Они простились, и Глория уехала. Между тем Самолетова бросало от одного занятия к другому. Он торговал оргтехникой и водкой, работал на телевидении и в рекламе, пробовал писать статьи в газеты и рассказы для эстрады, пока его интерес не остановился на Интернете, где ко всеобщему удивлению (но более всего к его собственному) он научился сочетать бизнес и творчество и при этом еще иметь столько свободного времени, сколько он пожелает.

Отношения с девушками складывались в том же духе. Их было не так чтобы много, но достаточно для того, чтобы он понял, как трудно среди них найти не просто партнера для секса, но еще и родственную душу.

Однажды, разбирая свой письменный стол, он наткнулся на закатившийся в угол простенький, но изящный «магендовид» с ушком, чтобы носить на цепочке. Эту шестиконечную звездочку Давида ему как-то подарила Глория, обожающая всякие побрякушки – вернее, он сам выпросил у нее на память. «Интересно, где она сейчас и что с нею?» – подумал он.

Он стал вспоминать их отношения и неожиданно понял, что в ней было все то, что последнее врямя он искал во всех своих партнершах. Более того, в сексуальный трепет его приводили исключительно женщины, внешне похожие на Глорию.

Он вспомнил ее хрупкий облик с изящными национальными чертами, не оставляющими равнодушным ни одного мужчину, ее не по-женски парадоксальный ум, что создавало между нею и другими, менее умными, мужчинами барьер несовместимости. Никита же с его манерой играть в разговоре понятиями и смыслами умел этот барьер легко преодолевать.

Никита узнал ее адрес и телефон у ее родных, которые к тому времени уже сидели на чемоданах, готовясь к отъезду в Штаты. Затем он написал ей прочувствованное письмо – обычный любовный бред. Как ни странно, через месяц пришел ответ. Похоже, Глория переживала не лучшие времена в процессе своей адаптации к новой жизни. Свалившиеся на нее несчастья – отсутствие денег, неопределенность дальнейшей судьбы, одиночество – удачным образом совпали с его внезапно вспыхнувшим чувством. Читая письмо, в котором Глория недоумевала, почему он вдруг вспомнил ее, и признавалась, что и он ей по-прежнему дорог и что она по нему безумно скучает, Никита плакал.

В тот же день Самолетов позвонил ей в Израиль и сказал, что он летит к ней.

К тому времени он из изящного остроумного юноши, которому женщины достаются с неимоверным трудом, наш герой превратился в грубого волосатого мужчину, которому женщины покоряются с поразительной легкостью. Она же из хрупкого худенького мальчишки превратилась в обворожительную женщину с необычайно красивой грудью, как раз такой, какую он любил еще с детства, и стойким до упрямства характером.

– Не приближайся ко мне, – сказала она, когда он появился перед ней в комнате общежития Иерусалимского университета, – Я тебя боюсь.

– А я и не приближаюсь, – сказал он, целуя ее в ушко.

– Не раздевай меня, – сказала она, – я стесняюсь.

– А я и не раздеваю, – сказал он, освобождая ее смуглые бедра от белоснежных трусиков.

– И не вздумай раздеваться сам, – сказала она.

– И в мыслях не держу, – сказал он, отбрасывая свои.

– Ты зверь, и я буду сопротивляться! – воскликнула она.

– Изо всех сил? – поинтересовался он, укладывая ее на постель.

– Изо всех, – ответила она – Только закрой дверь на ключ и прикрой получше шторы…