Шрифт:
Поднялась раздосадованная, хмурая. Другие тоже жаловались на клопов, а Виктор был бодр и весел, не замечал сердитого Валиного лица, словно и не было ночной атаки. На вопросы ответил: «Я давно обрел иммунитет к этим тварям». – «Где это ты его обрел?» – смеясь, спросила крепко сбитая дивчина по имени Оксана. – «Да так, пришлось… – и запел: – Далеко-далеко, там, где юность моя…»
Оксана засмеялась:
– Где это она, твоя юность, старичок? Вроде сам еще молодой, – и тряхнула распущенными белыми волосами. – Или ты уже хорошо пожил?
Он не ответил, но предложил часть поклажи из ее рюкзака переложить к себе. Его рюкзак, Валин, да еще и вещи Оксаны? В него вселилась какая-то дикая, подобная этой природе, энергия. Он стал уже первым помощником инструктора. Когда переправлялись через Бешеную Балку (в точности оправдала она свое название!), держась за веревку и ступая по канату, всех поддерживал. Кругом высились острые, как кинжалы, горные вершины, голые хребты, похожие на черные сухари. Чем выше – тем красивее и просторнее виды и круче подъем. На альпийские луга Тина поднималась уже с трудом. Остаток пути на вершину преодолевала, держась за карликовые березки, цепляясь за кусты, карабкаясь на четвереньках. Миновали скалу «Пронеси, Господи» – и перед ними предстал нависший над обрывом замок Тамары. Немилосердно жгло солнце, хотелось пить. Валя по неопытности облизывала губы, и к концу дня они так распухли, что образовался волдырь-ожог.
Виктор подошел к ней, отвел с мокрого лба выбившиеся волосы, всмотрелся в ее губы и так, будто не было того ночного натиска и ее отпора, заметил:
– Эх, тебя и поцеловать-то теперь нельзя.
Она сердито замотала головой и окончательно скисла. А он вдруг взбежал на край горного отрога, встал в позу, протянул руку и запел: «На воздушном океане без руля и без ветрил тихо плавают в тумане…» Умноженный эхом голос звучал так торжественно, что ребята зааплодировали. А в глубине Валиного существа вновь шевельнулся, казалось, забытый червячок собственного ничтожества. Такие горы – и какая нескладная она! Эти сбитые коленки, распухшие губы. Господи, зачем понесло ее сюда! То ли дело – Оксана, со всеми кокетничает, шутит, а она… Бука бестолковая…
Спуск показался тяжелее подъема: из-под ног идущих позади сыпались камни, и надо было через них перескакивать.
Коленки дрожали, она обливалась потом и никак не могла унять дрожь в ногах. А спутник ее на том крутом спуске пустился философствовать: мол, детство и юность человека – это как подъем в гору, а зрелость, старость – спуск, и второе труднее первого.
Добрались до селения Пасанаури, у слияния Черной и Белой Арагвы. Им грезился теплый душ, но… в кранах вообще не было никакой воды. И Валя с Оксаной отправились к Арагве мыться. Результатом мытья в ледяной воде у Тины стала лихорадка, на верхней губе – волдырь.
Ребята беззлобно, дружески смеялись над ней, и ей стало лучше, она перестала конфузиться нет-нет и вспоминала Пушкина (собираясь в поход, постаралась напитаться поэзией). В Пасанаури декламировала, смешно прикрывая губы:
Туда б, в заоблачную келью,Туда б, сказав прости ущелью,Подняться к вольной вышине!В соседство с Богом скрыться мне…Про себя повторяла:На холмах Грузии лежит ночная мгла;Шумит Арагва предо мною.Мне грустно и легко; печаль моя светла;Печаль моя полна тобою,Тобой, одной тобой…– Кем это полна твоя душа, Левашова? Уж не Райнером ли?
– Нет! – крикнула она, и опять все засмеялись.
Вообще в Грузии было и страшно, и весело.
В столовой на обед подавали наперченное харчо, которое она не могла есть, так что оставалась голодной. Оксана потешалась: «Как же ты будешь целоваться со своим Витюшей?».
– Зато мы помоемся в Мцхете! Бывшая столица Грузии – уж там-то должна быть вода, – мечтали туристы. Но в Мцхете сказали: «Душ есть, кран есть, мыло есть, а вода – только горячий». Туристы дружно захохотали.
Вечером на турбазе объявили танцы. «Пойдем, Тинка-льдинка?» – спросил Виктор. «В таком виде? Ну нет…» Оксана с радостью подхватила спутника.
Только когда все ушли, Тина поняла, на что себя обрекла. Большая комната на первом этаже. Света нет – с электричеством в Грузии так же, как с водой. Стемнело. А духота – как в бане. Пришлось открыть дверь, чтобы хоть оттуда шел воздух, – в проеме повисла тьма, настоящая египетская тьма. И тут стало что-то двигаться, шуршать, звенеть, неведомые звуки окружили ее плотным кольцом.
Она всматривалась в темноту, но ничего не видела. Впрочем, на небе, кажется, прояснилось, всплыла луна, подул ветерок… Как страшно кружатся тени, как бегут облака!
Со стороны танцплощадки доносились звуки танго, фокстрота – ах, лучше бы она пошла туда! Но вот стихло – послышалось пение, и какое! Несколько мужских голосов разного тембра звучали слаженно, мужественно, что-то в них было сходное с этими горами. Гортанная многоголосая мелодия захватила ее…
Пение стихло, и сразу стало слышно какое-то движение под кроватью. Только этого не хватало! Сжавшись в комок, Тина натянула на голову простыню. Внизу что-то рычало, и ее сковал ужас. Но тут же нечто мягкое ткнулось ей в руку. Собака! Какое счастье! Злополучная путешественница принялась лихорадочно гладить псину – и постепенно успокаиваться…