Шрифт:
— Почему?
— Мне кажется, что Программа в этом месте несколько несовершенна. Например, вы считаете, что такой чисто субъективный фактор, как правило передачи настроения картины определенным набором цветов, не претерпел изменения со временем. Так?
— Это одно из наших немногих приближений…
— Боюсь, довольно грубых, — вставил Гесэр. — На чем основано допущение, что язык цветов не изменился со временем или изменился в такой малой степени, что это не может существенно сказаться на конечном результате решения задачи?
«Начинается! — подумал Грегор. — Тамила, помоги нам обоим!..»
Служба цветоанализа должна была восстановить первоначальные оттенки всех красок. Предполагалось создать электронные копии полотен, люминесцентное свечение которых воспроизвело бы первоначальный блеск и цвет еще не успевших высохнуть красок древнего художника. Было известно, что цвет в картинах нес огромную эмоциональную и информационную нагрузку. Эту информацию ждали математики, чтобы ввести ее в ПТС. Таким образом, работа службы цветоанализа являлась одним из первых звеньев сложной цепи в реализации Программы, и от нее во многом зависел дальнейший ход дела.
Но с самого начала работы между научным руководством Центра и службой цветоанализа начались трения. Упрекнуть в чем-либо службу цветоанализа не было оснований. Используя результаты хронологического анализа картин, она смоделировала физико-химические процессы, происходившие в веществе краски со времени ее нанесения на холст. Вычислялся его первоначальный химический состав и структурное строение. Воспроизвести потом цвет этого вещества было делом техники… Все шло по Программе. Но тем не менее трения усугублялись.
— Гесэр, темные краски никогда не служили для передачи радости, — Грегора начал уже утомлять этот затянувшийся на недели спор. Атмосфера при разговоре с Гесэром становилась все более напряженной. — Такова, видимо, природа человека. При большом горе свет для него меркнет, все темнеет даже в ясный день. Естественно, с древних времен это накладывало свой отпечаток на передачу настроения через картины, фрески и рисунки.
— Вы говорите о крайностях. С этим я не спорю. Но между крайностями лежит целая гамма чувств и соответствующих ей цветов. Взаимосвязь здесь очень сложная, в основе своей субъективная. Она не могла не меняться со временем. Что тут говорить, я думаю, что в одно и то же время разные школы пользовались различными цветовыми средствами для передачи одного и того же настроения. Короче, вас ожидают неоднозначности, неподвластные нынешней математике.
«Опять неоднозначности. Кто же мне говорил о них недавно? Ах, да, Тамила… Будто они придумали это вместе… Глупости, как тебе не стыдно нести такую чушь. Начинаешь сдавать?»
— Гесэр, мы рассмотрим ваши предостережения. Завтра же обсудим этот вопрос со службой математического обеспечения. Они еще раз оценят пределы возможных ошибок…
— Степени неоднозначности, — вставил Гесэр. Грегор нахмурился:
— Степень неоднозначности, если вам так нравится… Но… я надеюсь, ваша служба…
— Выполнит все по Программе и в срок…
Она вошла в зал в сопровождении референта Грегора. Сегодня муж выполнил свое давнишнее обещание. Привел ее на просмотр картин. Сам на минутку задержался в коридоре, давая какие-то распоряжения сотрудникам.
Большой круглый зал, устланный мягким, слегка пружинящим под ногами покрытием, был оборудован для визуального наблюдения за ходом машинных экспериментов над картинами. На обширных матовых экранах, вмонтированных в круглую стену, должны были «оживать» картины, сюжетом которых управляли машины, решающие соответствующие полубесконечные субуравнения. В центре зала на специальной площадке, в двух-трех десятках вращающихся кресел разместились приглашенные на сегодняшний просмотр сотрудники Центра. Среди них Тамила издали заметила Гесэра…
Через некоторое время все десять экранов медленно засветились, излучая мягкое розовое свечение. Потом вдруг на них разом появились картины. Тамила ахнула от неожиданности.
С экрана, что светился напротив, на нее смотрел глубокий старик, сидевший опершись на посох. Внизу под картиной светилась какая-то надпись, но Тамила сейчас не могла оторвать глаз от лица старика.
— Одна из самых сильных картин, — шепнул ей референт.
Она не видела ничего подобного. Как и все вокруг, она привыкла восторгаться видами сохранившейся местами дикой природы, но чаще фантазией человеческой мысли, вложенной в технические решения, изяществом математических приемов… А тут… мудрый взгляд гипнотизировал зрителя…
Картина была глубоко скорбной… Одинокий мудрец в роскошном одеянии старины казался маленьким, беззащитным и совсем забытым людьми подле своих толстых фолиантов, лежащих в беспорядке на темном бархате стола рядом с ним. Отяжелевшее под грузом прожитых лет дряхлое тело уже не имеет ничего общего с этим миром. С ним его соединяют только глаза — глаза, через которые блеск разума прокладывает мост между любыми мирами. Вокруг господствуют тяжелые тени. Только свет неизвестного источника откуда-то справа вырывает из тьмы бесконечно грустное лицо и немощные руки, опирающиеся на посох.