Доминик кивнул и поднялся на шканцы, откуда мог обозревать свое маленькое королевство. На первый взгляд «Танцовщица» была в отличном состоянии, но хозяин-то знал, что вдоль ватерлинии тянется глубокая пробоина. Делакруа нужен был уединенный док и доступ на верфь, где есть все необходимое, чтобы «подлечить» не только «Танцовщицу», но и другие корабли его флота. Большинству из них требовался капитальный ремонт перед новой вылазкой в залив и далее — в океан. Чтобы сохранить в тайне плачевное состояние своего флота, каперу нужно было укрытие. Набережные кишели шпионами — испанскими и английскими матросами. Если бы не длинный нос Люсьена Гро и его язык без костей, Доминик не оказался бы сейчас в таком печальном положении.

Но Люсьен свое получил — кормит теперь акул, а Доминик немногого достигнет, если будет копаться в прошлых ошибках. Его план ремонта кораблей ясен, наполовину приведен в исполнение, оставалось нанести лишь заключительные штрихи. Сколько времени понадобится, чтобы этот латуровский персик упал прямо ему в руки? Доминик нахмурился. Неделя, вероятно, если он форсирует события, пожертвовав тонкостью обольщения. Когда балом правит Дьявол, приходится поступать не как хочется, а как вынуждают обстоятельства.

В капитанской каюте, обшитой деревянными панелями и задрапированной роскошными тканями всех оттенков драгоценных камней — обстановка, которая могла ввести в заблуждение относительно предназначения этого флагманского фрегата, — Доминик сел за стол, обтянутый тисненой кожей, взял перо, в задумчивости постучал его кончиком по зубам и начал писать. Послание должно было польстить, заинтриговать и, если этого окажется недостаточно, предложить нечто, от чего ни одна проницательная молодая леди, следящая за своим гардеробом, не в силах отказаться. «Не проницательная, а отзывчивая молодая леди», — уточнил про себя Доминик и усмехнулся.

К записке требовались бутоньерка и гонец. Стук в дверь возвестил прибытие юнги, который принес поднос с завтраком. Плававший первый год, он смотрел на своего капитана как на легендарного героя. Выслушав указания хозяина и взяв монету на цветы, юнга стремглав бросился с письмом к дому Латуров на Ройял-стрит.

Элен и сестры сидели в патио, попивая кофе с молоком и пирожными из рисовой муки. Элиза с интересом смотрела на сложенный листок бумаги и маленький букетик фиалок, преподнесенные ей на серебряном подносе.

— Это почерк не Лоренцо, — заметила она, отстраняя руку с листком так, чтобы на него падало больше света.

— Открой же, — потребовала Женевьева с некоторым нетерпением. — Ты все равно не сможешь угадать, кто автор, пока не прочтешь.

— Но это же часть игры, — возразила Элиза. — В тебе нет никакой романтики, Женевьева. Подозреваю, что когда ты начнешь получать любовные записки, то станешь критиковать слог, композицию и почерк вместо того, чтобы радоваться и отвечать на них.

— Разумеется, стану, если эти записки будут такими же глупо-сентиментальными, как те, что получаешь ты, — парировала младшая сестра.

— Меня не оставляет сомнение, Элиза: подобает ли тебе получать любовные записки от кого-либо, кроме Лоренцо? — тихо прошелестела Элен.

Это было не чем иным, как робкой попыткой исполнить обязанности мачехи, но, увы, как и все подобные попытки Элен, эта тоже закончилась полным провалом. Элиза лишь сделала неопределенный жест рукой, после чего сосредоточилась на записке.

— Ну разве они не прелестны? — Ее носик утонул в душистом букетике.

Женевьева раздраженно покачала головой: такими темпами Элиза выяснит личность своего воздыхателя не раньше, чем к середине следующей недели. Но наконец старшая сестра взломала печать, развернула листок и издала сдавленный вздох, увидев размашистую подпись под довольно смелым текстом.

— Ну, скажи скорее, кто это? — Женевьева нетерпеливо захлопала в ладоши.

Элиза слегка зарумянилась. Сестры ни единым словом не обмолвились о встрече в саду накануне вечером, и старшая была уверена, что младшая никогда не проговорится об этом при Элен или при ком бы то ни было другом, не скажет никому даже по секрету. Тем не менее Элиза с некоторым смущением пробормотала:

— Это месье Делакруа.

Женевьева подняла брови. Сей джентльмен воистину не теряет времени, преследуя свою цель! «Правда, до сих пор точно не известно, какова эта цель, — напомнила себе Женевьева. — И, ссорясь с Элизой, я едва ли имею шанс это узнать».

— О Боже! — затрепетала молодая мачеха. — Это в высшей степени неприлично, Элиза. Не думаю, что тебе следует принимать письмо и цветы.

— Конечно, вы правы, дорогая Элен, — успокоила ее Элиза. — Я проигнорирую их. Это весьма бесцеремонно с его стороны.

Если Элен ей удалось обмануть, то Женевьеву, конечно же, нет. Та видела старательно скрываемое волнение сестры, заметила легкое дрожание ее пальцев, когда Элиза складывала письмо, а затем, вместо того чтобы отбросить его как непристойное послание дерзкого поклонника, сунула в шкатулку с рукоделием. — Женевьева ничего не сказала, но решила не спускать глаз с сестры, и, когда Элиза после дневного сна спустилась по лестнице в платье из воздушного бледного муслина и соломенной шляпке, кокетливо, если не вызывающе сидящей на ее рыжеватых кудрях, тоже появилась на пороге гостиной и словно бы невзначай поинтересовалась: