– Ну, больно. Брось. Что ты хочешь?

Он вырвал руку, потряс ее и размял пальцы.

– Время, - проговорил Рагозин, - время, дорогой мой, большое дело. Когда больно один день - одно. Больно сто дней - другое. Народ терпит. Ему не все равно - девять или двадцать девять.

Он повернулся, не поднимаясь с земли, к костру и сказал громко:

– Ксана, вы бы погуляли.

Ксения Афанасьевна повела своих друзей к роднику, их перекличка и смех долго слышались, когда они скатывались в овраг по оползающей глине.

Наедине Рагозин спросил:

– Принес?

Кирилл вытянул из брючного кармана сверток прокламаций. Его разгладили и соединили с пачкой, которую Рагозин достал из корзины с посудой.

– Отсчитывай по десятку.

Листки тонкой розовой афишной бумаги складывались в четвертку и прятались назад в корзину, под полотенце. Работа шла легко, беззвучно, и скоро последняя тетрадочка в пол-ладони величиной лежала на месте. Рагозин отставил корзину под куст и опять лег.

– Прежние годы на такой маевочке всегда удавалось сходку провести, сказал он.
– Нынче живи улиткой - таскай на спине весь свой дом, и кухню, и этажерку. Пей чай, играй на гармошке, а чтобы собраться поговорить - ни-ни: завалишь всю работу.

– Этак, конечно, и двадцать девять лет прождешь, за самоваром да с гармошкой, - сказал Кирилл.

– Ведь тебе мой самовар понравился, как он свистит, - улыбнулся Рагозин и отчетливо повторил свист, которым встретил Кирилла.

Послушали. Никто не отозвался. Шумела, разгуливала волнами пахучая, лоснившаяся на солнце поросль, и ястреб чертил над нею бесконечные кривые, изредка разрезая пространство своим острым зовом, точно проводя алмазом по стеклу.

– Я на днях познакомился с Цветухиным, - сказал Кирилл.
– Знаешь?

– Слышал. Вон ты куда махнул.

– Я не махал. Просто - случай.

– А ты не сердись.

– Я не сержусь. С ним еще был Пастухов. Драматург такой. Известный.

– Так, так.

– Интересно, какой у них образ мыслей.

– Ты говорил?

– Немного. Об искусстве. Собственно, о балаганах. Мы на балаганах встретились.

– Ну?

– Ничего особенного. Они слабо отдают себе отчет, на каких научных основаниях построены иллюзии. Ну, там женщина-паук и другие фокусы. Некоторую путаницу я заметил.

– Необразованные?
– подсказал Рагозин усмешливо.

– Я думаю, к вопросам физики равнодушны.

– А-а...

– Интересно дать им прокламацию...

Рагозин привскочил и, откинув с лица волосы, прижал их ладонью к голове, чтобы они не мешали получше смотреть на Кирилла.

– Ты дал им прокламацию?

– Нет. Это мне сейчас в голову пришло.

– Может, они порядочные люди, - сказал Рагозин, успокаиваясь, - я не знаю. Но уж тут - семь раз отмерь, один отрежь. Какой может интерес толкать их к нам? Любопытство? Рабочий к революции приходит, как к себе на квартиру, - больше деваться некуда. А они могут подумать.

– У меня именно мысль мелькнула, как они отнеслись бы?
– сказал Кирилл.

– Оглядочка нужна. Матери своей ты разве не можешь довериться, - а помалкиваешь и с ней, верно?

Легкий свист послышался неподалеку, и Рагозин кивнул:

– Вот он, мой самовар-то!

Он повторил свист. Минуту спустя на край оврага вышел из чащи высокий худой старик с бородкой клином, в черной праздничной паре и глянул окрест себя.

– Заблудился?
– громко кликнул Рагозин.

Старик не спеша подошел, поздоровался, приподняв черный поношенный картузик с узкой тульей.

– Хорошее местечко выбрал, Петр Петрович, для чаепития.

– Милости просим.

– Благодарим. Откушали.

– На свежем воздухе весело пьется. Садись.

– Посидели.

– Ну, постой, коли ноги держат.

– Ноги привыкшие. Двадцать лет в цеху стоят, шестьдесят землю мериют.

Он снова огляделся. Кусты были вровень с его картузиком.

– А тут с каждым годом зеленее становится. Лес наступает, - произнес он с одобрением.

– Вот молодежь старалась, садила да поливала, - сказал Рагозин.

– Так, - вымолвил старик, прищуриваясь на Кирилла.
– Раньше, чай, старики для молодых садили, теперь, что же, обратно получается?

– Есть молодые, которые не только о себе думают, - вдруг ответил Кирилл, глядя прямо в прищуренные глаза старика.

– Так... Заодно с нами садить желают?

– Заодно, - сказал Кирилл.

– Так, - опять поддакнул старик и перевел глаза на Рагозина.
– Чего это мы с ними, с молодыми, будем садить, Петр Петрович, какие сады малиновые?