– Разведчик должен разглядеть каждую складку местности. Значит, полет должен быть бреющим. Увидел населенный пункт - знай: на подступах тебя подстерегают вражеские зенитчики. Зазеваешься ты - не прозевает смерть. Обходи населенный пункт вдоль околиц по широкой дуге. Огнем тебя не достать, а улицы, постройки и деревья тебе видать со всех сторон. Стало быть, укрытую вражескую боевую технику и живую силу засечешь точно. Сложна ориентировка на бреющем. Одному штурману она не по плечу. Стало быть, все - на помощь штурману. Командир должен вести общую ориентировку по курсу, подсказывать штурману, что досмотреть надобно, а стрелок должен ждать штурманской команды, приглядеться к тому, что убежало под хвост. Не хочешь стать легкой добычей для "мессеров" или "фоккеров" - помогай командиру: смотри вверх и вокруг. Генерал Судец прищелкнул пальцами, прошептал: - Молодчина-то какой!

Хуторов посмотрел на генерала, еле заметно улыбнулся и продолжал:

– Недавно летчик нашего полка Журавлев со штурманом Ботовым и стрелком-радистом Атражевым возвращались с задания и на обратном пути обнаружили танковый резерв противника. С пикирования они зажгли танки, попав в стоящую недалеко колонну бензозаправщиков. Редкая удача! Секрет ее прост. Экипаж действовал в хорошо изученном районе: малейшее изменение наземной обстановки не могло укрыться от его глаз.

Разведчику бомбы - не помеха, но все должно быть в разумных пределах. Побольше запас горючего - увеличиваешь дальность и время полета, больше добудешь разведданных. Больше боеприпасов к бортовому оружию- не дашь сбить себя с курса вражеским истребителям, да и наземным целям с бреющего урон нанести можешь.

Командующий воздушной армией, обернувшись, что-то говорит начальнику штаба и редактору армейской газеты. Через несколько дней выступление Григория Хуторова было напечатано в газете и положено в основу приказа по армии.

– Сейчас об этом легко рассказывать,- продолжал тогда Хуторов,- а начало было трудным. Первые разведполеты наш экипаж совершал на высоте трехсот-четырехсот метров: избегали зенитного огня противника. Но детального изучения наземной обстановки не получалось. Перешли на бреющий полет. Зенитное прикрытие населенных пунктов заставляло на подступах к ним совершать набор высоты "горкой". И вот однажды на кабрировании у населенного пункта получили зенитный снаряд в хвост. От "горок" отказались. Перешли на сплошной бреющий полет. Наши товарищи стали натыкаться на проволочные сетки. Мой экипаж был подбит над населенным пунктом организованным ружейным и пулеметным огнем. Мы тогда с трудом дотянули до своей территории, сели на "брюхо" и вывели из строя винты. Это заставило крепенько призадуматься. Теперь перешли на метод, о котором я вам рассказал.

Хуторов замолчал. С восхищением мы проводили тогда взглядом этого воина, мужеством своим собиравшего по крупице ценнейший боевой опыт.

В день гибели Канаева и Хуторова мы убедились, что оставшиеся в строю достойны памяти погибших. Через час после нашего возвращения из полета на Чугуев комсомолец сержант Петр Назарьев на бреющем полете вылетел в разведку. Мы искали аэродром "юнкерсов", мешавших продвижению наших танкистов в районе Сватово - Евсуг. Отлично владея машиной и хорошо зная район, пилот внимательно всматривался в складки местности. Вскоре он заметил следующие один за другим три "мессершмитта". Истребители проскочили поперек курса Назарьева, прямо по носу, с выпущенными шасси. "На посадочку идут",- решил Петр и положил машину на тот же курс.

Минута, другая... Впереди раскинулись две линии "Юнкерсов-88". Справа вверху - три парных патруля "мессершмиттов". Петр прижимает машину совсем вплотную к земле. Штурман шевелит губами, считая самолеты, а летчик жмет гашетки. Из-под плоскостей двух последних в правом ряду фашистских бомбардировщиков вырывается пламя. Все шесть патрулирующих истребителей противника разом сваливаются на перехват "Петлякова". Но не тут-то было! Петр смелым движением направляет самолет в дымовой хвост им же зажженного пожара и благополучно уходит прочь. Через тридцать минут наш полк полным составом обрушивает бомбовой залп по этому аэродрому. Уничтожено шесть и опрокинуто девять "юнкерсов".

С базой фашистских стервятников покончено.

Уныло урчит двигатель автомобиля. Клонит в сон. В глазах сначала ровные, подобные нотным, линейки, а затем сходящиеся и расходящиеся пучками нити. Это линии связи. Приближаемся к штабу фронта.

Генералов здесь столько, что наковыряешься на год вперед. Из прибывших я самый младший. Сразу охватывает какое-то сковывающее напряжение, но выручает знакомый голос:

– Алексей Григорьевич! Прибыл?

– Так точно, товарищ генерал.

Улыбаясь, В. И. Аладинский крепко жмет руку.

– Хорошая гадалка сказала б тебе сейчас, Федоров: "Позолоти ручку. Поведаю о больших переменах в жизни твоей".

– Что вы, товарищ генерал, тридцать девятый я не оставлю...

Разговор прерван. Подошли генерал-лейтенант авиации В. А. Судец и еще какой-то общевойсковой генерал-майор. Комкор представляет нас. Незнакомый генерал пристально разглядывает меня, а я смотрю на командарма. Я знаю его как инициатора самых гибких методов организации бомбардировочных налетов. Он разрабатывал их не только в тиши своего кабинета, но и непосредственно в небе войны. Внедрял он эти методы неутомимо.

– Тридцать девятый-то с тяжелым прошлым, похоже, покончил,- говорит Аладинский.

– Да, майор был балованный,- замечает В. А. Судец.- В Испании неплохим бойцом себя показал. Зазнался, над собой контроль потерял. О себе много думал, а к коллективу полка свысока подошел. Отсюда скука, пренебрежение дисциплиной, водка... Хороший драчун - это еще не боец и уж совсем не командир-воспитатель.

Генерал исподлобья едва заметно улыбнулся мне. А через два часа все стало ясно. Судец и Аладинский пригласили нас с комдивом Нечипоренко к себе. Тут же был и генерал-майор Александр Семенович Рогов - начальник разведотдела штаба Юго-Западного фронта. Совещание только что выслушало его обстоятельный доклад о реорганизации фронтовой разведки, необходимость которой вытекала из специального приказа Ставки Верховного Главнокомандования.