— Хочешь сказать, ты ещё и румбу танцуешь? — выдыхаю между плавными плотными шагами.

— Я начинал с латинских. Первое место федерации в юниорах.

Ну конечно, кто бы удивился. Эта кривая улыбочки и бахвальство в глазах вызывает желание назвать его позёром, но ведь я ни капли не сомневаюсь, что сказанное — правда. Так что никакое это не позёрство, скорее нескромная констатация фактов.

Ритм скользящих шагов, обоюдное дыхание в такт. Я расслабляюсь, поддаюсь и начинаю предугадывать мысли Максима, движения, которые он сделает следующими, хотя поначалу это казалось невозможным.

Я замечаю, что внимание гостей торжества приковано к нам. Выхватываю из толпы бледное напряжённое лицо Ларинцева-старшего, восторженное Алевтины и снисходительную, мягкую улыбку Александры Владимировны. Отвернувшись от скучающего лица Евы, Роман ловит мой скользящий взгляд и подмигивает.

Максим резко выталкивает меня в серию поворотов, и через несколько винтов ловит за кончики пальцев, резко привлекает к себе. Подбивает на прыжок и усаживает себе на талию, мягким хлопком по бедру приказывая скрестить лодыжки на его пояснице. Фиксируя мои бёдра на своей талии, он резко роняет меня назад, заставляя прогнуться, но тут же возвращает лицом к лицу, а потом проделывает это куда медленнее, и я протягиваю руки, смотрю на свои пальцы, выгибаясь в мост. Это движение казалось мне неприлично откровенным даже для контемпа на сцене, чего уж говорить о данном моменте.

Сильнее сжимаю бёдра, когда чувствую, как он убирает ладони с них. Теперь я держусь только силой собственных мышц, вспыхиваю, ощущая движение косых мускулов на талии Максима внутренней частью своих бёдер. Ладони Максима скользят по моим ногам, пока музыка затихает медленными аккордами перед взрывом проигрыша, и вдруг сталкивают у него за спиной с моих ступней туфли, которые со стуком падают на пол.

Цепляюсь взглядом за его, со страхом пытаясь понять, что же такого он задумал. И когда песня взрывается припевом, понимаю. Ларинцев выводит серию высоких поддержек, и только спустя несколько тактов опускает меня, ставя босыми пальцами на свои туфли.

— Это слишком, Максим, — шепчу, уткнувшись лбом в его грудь и переводя дыхание. Кажется, я теперь никогда не смогу посмотреть в глаза семье Ларинцевых, если случай вдруг снова сведёт нас.

— Ну и пусть, — тихо отвечает мне, двигаясь медленно. — Посмотри на них всех, Пёрышко. Они хотят нас: кто-то меня, кто-то тебя. А кто-то двоих сразу. А вот тот у бара до сих пор бледный с момента, как увидел твои сверкнувшие чулки.

Воздух в лёгких резко заканчивается. Я зажмуриваюсь, так и продолжая упираться лбом в ставшую влажной рубашку на груди Ларинцева. Давлю рваный вздох. Чёртовы чулки.

— Да ладно тебе, — я едва различаю сквозь музыку его шёпот, в котором он прячет улыбку. — Я их ещё в машине заметил. Старался, чтобы это осталось нашей маленькой тайной, но ты слишком резко вошла в поворот, так что тот долговязый у бара тоже теперь в курсе.

Наверное, он делает это специально — заставляет сгорать со стыда дотла. А ещё… разве посторонний парень должен позволять себе такие вольные высказывая в адрес не своей девушки? Я не барышня пушкинских времён, конечно, но это уж как-то слишком.

— Ты же знаешь, Нина, — Максим будто чувствует мои мысли, читает их. — Между партнёрами не может быть секретов. И твои сексуальные чулочки — не исключение.

Он продолжает плавные движения по простому квадрату, плотно удерживая меня в жёсткой позиции рук, чтобы мои ступни не со скользнули с его туфель.

— Давай сбежим отсюда?

— Думала, ты никогда не предложишь.

Ларинцев забрасывает меня на плечо, прижав под коленями платье, чтобы не явить остальным присутствующим «нашу маленькую тайну», присаживается, чтобы подцепить мои туфли и уносит прочь из банкетного зала под аплодисменты. В коридоре Рита вручает ему моё пальто. На полминуты тело охватывает прохлада осеннего вечера, а потом Ларинцев опускает меня на переднее пассажирское сиденье как куклу, придержав голову, чтобы не стукнулась макушкой.

Пока он обходит машину и выкрикивает что-то вышедшему на улицу Должанову, я поджимаю босые ноги под себя и прячу горящее лицо в ладонях. Жгучий стыд колет раскалёнными иглами по всему телу. Что же мы сейчас натворили? Как я могла позволить втянуть себя в это сумасшествие?

— Пёрышко, ты чего? — Максим плюхается на своё сидение и заводит мотор. — Расслабься, всё нормально.

Он сдаёт назад, а потом выворачивает на трассу. Включает музыку и делает сильнее обогрев в салоне.

— Ты это заранее задумал?

— Нет, конечно. Но им, кажется, понравилось, — Ларинцев отрывается на секунды от дороги и смотрит на меня с заговорщицкой ухмылкой.

— Особенно твоему отцу, — ёжусь, обхватив себя руками, когда вспоминаю его злое лицо с ледяным взглядом.

— Нина, ему вообще мало когда что нравится, — Максим отвечает уже без улыбки. — Особенно если это касается меня. Знаешь, будь я паинькой во всём, он всё равно бы нашёл, к чему прикопаться. Так что не бери в свою прекрасную голову, о чём там подумал мой папаша. Я пришёл туда и привёл тебя ради матери и сестры. Спасибо, что пошла. Для меня это важно.