— Ладно, ты же беременная.

Эта фраза сопровождает меня на протяжении всей беременности. И где-то я пользуюсь ей, потому что это довольно приятное преимущество, ведь у него есть временные рамки. Ещё чуть-чуть и мой счастливый билетик появится на свет. Надеюсь, что следующей фразой, которая будет в его лексиконе:

— Ладно, ты же мать моего сына.

Да. Сына. Моя дочь решила родиться сыном. В этом бою я проиграла.

Мэйсон помогает мне пройти все нюансы и дойти до палаты. И он застывает у дверей, мило махая мне ручкой на прощанье, из-за чего я выгибаю бровь. Честно говоря, я и сама не горю желанием, чтобы он был рядом и видел весь тот ужас, который предстоит пройти. Я не из того сорта девушек, мечтающих, чтобы их муж или парень присутствовал при родах. Мне это кажется совершенно не привлекательным. Он рядом, но морально, мне достаточно понимать и знать о том, что он волнуется. Огромное счастье, что Мэйсон разделяет мои взгляды.

Ад длится пять часов.

Проклятия, которые сыпятся из моего рта, могут стереть с лица Земли всё население планеты. И мне на это абсолютно плевать, если не будет боли. Я стучу по стене. Сжимаю поручни. Кусаю губу и внутреннюю сторону щеки. Внутри рву и метаю в агонии. Мой внешний вид могут описать в комедийных фильмах, которые передразнивают ужастики, вроде изгоняющий дьявола. Женщина, которая следит за периодичностью схваток, улыбается и каждый раз говорит мне одно и то же:

— Скоро.

Насколько скоро? Я готова сделать это прямо сейчас. Этот вопрос, как и фраза Мэйсона, преследует меня на протяжении нескольких часов. И с каждой новой секундой, боль лишь увеличивается. Если это смерть, то поскорей бы.

— Картер! — цежу, когда Мэйсон появляется на пороге не в той одежде, что покидал квартиру. На нем медицинский халат.

— Я не могу быть там, — сообщает он, направляясь ко мне.

— Что это значит? — сквозь боль, шиплю я, сжимая железный поручень кровати.

— Значит, я буду с тобой.

— Ты не будешь со мной!

Мэйсон подкатывает стул и кладёт свою ладонь поверх моей, присаживаясь по правую руку. Как бы я не боролась с тем, что он пришёл, становится спокойней. Закрываю глаза и сдаюсь, позволяя слезам выйти наружу. Пальцы переплетаются с его, ощущая что-то до боли родное и знакомое.

Склонившись ко мне, Мэйсон кладёт ладонь на щёку и смотрит в глаза. Лёгкая улыбка трогает уголки его губ, а большой палец поглаживает кожу, убаюкивая и успокаивая.

— Ещё немного, — шепчет он, смахивая слёзы с моего лица.

Киваю, потому что это всё, что остаётся. Но я желаю ещё одного: тяну его футболку, и встречаюсь с губами. Мэйсон подкатывает стул ближе, не разрывая поцелуй. Он не дёргается, когда до крови прикусываю его губу. Остаюсь близко, когда поцелуй разрывается, пока Мэйсон оставляет едва уловимые новые в уголках. Вздохнув, возвращаюсь в положение полулёжа. Ещё одна порция успокоения найдена. Мэйсон, в свою очередь, ставит локоть у моей головы, подпирая висок и нависая надо мной. Его палец по-прежнему поглаживает щёку, рисуя различные линии, а дыхание опаляет кожу. Нашу зрительную связь разрываю только я, когда закрываю глаза и стискиваю зубы, морщась от боли. Я снова нахожу его взгляд, когда она притупляется.

— Я боюсь больше тебя, — с улыбкой, тихо говорит Мэйсон, пробуждая мурашки приятным звуком собственного голоса.

— Чего?

— Я не каждый день вижу роды.

Улыбаюсь, сжав его ладонь. Тишину в палате нарушают только сигналы, которые издаёт компьютер. Каковым бы ни было желание убить его, сейчас я наслаждаюсь обществом, которое приносит лишь успокоение. Мы даже не придумали имя, решив, что дадим его после рождения. Возможно, когда мы увидим сына, что-то нужное и подходящее возникнет само собой.

Следующий час прошёл не как предыдущие. Мэйсону легко удавалось отвлекать меня и смешить, и плакала я уже не от боли, а от смеха, за что хотела задушить его, сказав, что он самый лучший. К счастью, его самооценка слишком завышена и он знает, что я считаю его именно таковым.

Спустя новый час, на свет появился наш сын. И веселиться приходилось не только нам, но и персоналу, потому что наши реакции были похожими. Ни я, ни Мэйсон не горели желанием что-то видеть, поэтому я закрывала глаза, а он отворачивался. Лишь тогда, как небольшой свёрток положили на грудь, мне удалось выдохнуть и тут же расплакаться ещё сильней, прижав его к себе. Перед глазами всё размыто, взгляд не желает фокусироваться на чём-то одном. Но мне удаётся найти мужа, который кладёт руку поверх моей, обвивая ею свёрток, а второй вытирать новую порцию слёз с моего лица. Мэйсон оставляет поцелуй на виске и с трепетом улыбается, смотря на нашего сына.

— Макс? — предлагает он.

Согласно киваю, и получаю новый поцелуй, утопая в кругу своих мужчин, которые заменяют целый мир. Немного отстранившись, Мэйсон находит мой взгляд.

— Я никогда не говорил тебе этого.

— Что? — вскидываю бровь, хотя странно, что у меня осталась энергия даже для мимики. Но ещё удивительней, что я действительно чувствую прилив новых сил.

— Спасибо, — его улыбка согревает, и мы одновременно опускаем глаза на комочек в моих руках, который является плодом нашей любви и ненависти.