–– Вы, как всегда, правы, ваша Светлость!

–– С недавних пор я задумался: кому оставить всё это… – откинувшись на высокую спинку кожаного кресла, жестом рук указал Арвицца на замок, – и пришёл к выводу: бедная молодая контадина куда лучше избалованных светских дам, мечтающих о любовниках и, подобно шлюхам, увеличивающих их количество, как сокровища золотой казны… Молодая контадина будет и мила, и преданна! Как вы думаете? – граф искоса бросил взгляд на нотариуса. – Насколько я знаю, сире Антонио, ваш сын Франческо тоже хотел жениться на девушке из бедного сословия… Что вы ему посоветовали?

Из груди сире Антонио вырвался тяжёлый вздох. Он с трудом проглотил кусок ветчины и, пряча глаза, беспокойно задёргал плечами.

–– Право, я даже не знаю, как и ответить вам, ваша Светлость, – с трудом подбирая слова, часто задышал он. – В моём случае, с сыном Франческо, дело обстоит куда сложнее, чем с вами…

–– Это почему же?

–– Потому что ему в наследство от отца не достанется графского титула…

–– Ах, вон вы куда клоните…

–– Конечно!.. – оправился от волнения сире Антонио. – У вас есть титул, и любая женщина или девушка, будь она нищенкой из бедного городского квартала, выйдя за вас замуж, разделит с вами это высокое аристократическое звание. Оно же перейдёт и вашим детям… Так что ваше будущее, граф, за которое вы только что выпили, более или менее ясно для вас, вашей избранницы и ваших будущих детей, которым вы собираетесь оставить в наследство своё великое достояние!.. Что же касается нравственного воспитания вашей возлюбленной, то она будет вам мила и преданна, я так думаю, до тех пор, пока вы будете ограждать её от светских балов и раутов. В противном случае… Не мне вам говорить, граф, о разлагающем воздействии аристократической Синьории на неискушённые и неокрепшие умы молодых особ в кругу высокопоставленных вельмож, которые, не в оскорбление им будет сказано, одержимые непомерной гордынею, с удовольствием совратят и Святого…

–– Всё верно! – усмехнулся Арвицца.

–– … А что касается моего сына Франческо, то, как вы, наверное, уже догадались, я отсоветовал ему жениться на бедной, к тому же безродной, девушке, – пылко продолжал сире Антонио. – Нищие возлюбленные моих сыновей не умножают достояния рода Винчей!.. К сожалению, мой сын Пьеро пошёл по стопам своего родного брата Франческо и тоже вздумал жениться на бедной контадине, чем, признаться, очень меня огорчил!.. Именно по этой причине, граф, я прибыл к вам столь поздней ночью и осмелился, оторвав от объятий возлюбленной, поднять с постели!

Орлиные брови графа удивлённо поползли на лоб. Он подлил себе в бокал ещё вина и, отпив, скривил губы.

–– Вы полагаете, сире Антонио, что я именно тот человек, кто способен разрешить ваше дело?

–– Да!.. Памятуя о той услуге, что я когда-то, оказав вам, помог вступить во владения этого великолепного замка, я и подумать не мог, что вы сможете отказать мне в столь малой безделице…

–– Ради малой безделицы не приходят в дом среди ночи и не отрывают его хозяина от объятий возлюбленной, – с недовольством заметил граф, прожигая взглядом сире Антонио. – Ваш намёк о моём незаконном вступлении во владение этого замка меня ничуть не пугает, ведь именно вы оформили эту незаконную сделку, а, следовательно, если вы предадите её огласке, то и себя раскроете как мошенника, тем самым поставив на своей репутации порядочного флорентийского нотариуса могильный крест!.. Не правда ли, очень занимателен ваш намёк о моей порочности? Как вы считаете, а, сире Антонио?!

Цвет лица у сире Антонио стал пепельно-серым. Он тужился, пыхтел, но не находил подходящих слов для ответа, ибо убедительный довод графа Арвицца железными клещами сдавил не только его мысли, но и горло. Видя его взволнованную одышку, граф подлил ему в бокал вина и предложил выпить.

–– Это вернёт вам спокойствие! – опять перешёл он к насмешливо надменной иронии. – О ясности вашего разума я уже не говорю… Моя убедительная логика – это не терпкое дурманящее рассудок вино, а чистая родниковая вода, которая, как я вижу, в достаточной мере промыла вам мозги! И впредь, я думаю, вы уже не будете посылать мне намёков о моей моральной нечистоплотности в отношении правовых законов, переступив которые с вашей помощью, я стал владельцем большого достояния?!

–– Простите, ваша Светлость, меня за необдуманный посыл… Вы, как всегда, правы: благодаря вам, мой разум ясен, как никогда, – склонил голову сире Антонио с покорностью ягнёнка, словно его шея была зажата в зубах матёрого волка. – И обещаю, что впредь больше не совершу ни одного действия, ставящего под угрозу наши давние дружеские взаимоотношения.

–– Я принял вас, сире Антонио, только потому, что мы оба с вами в какой-то мере разбойники и нуждаемся друг в друге, – продолжал граф уже с напускной насмешливостью. – Вы действительно когда-то оказали мне неоценимую услугу и вправе рассчитывать на ответную помощь, только говорить о ней надо прямо и без намёков… Я слушаю! – устало вздохнул он. – Выкладывайте: зачем вы ко мне пожаловали?

Глотнув вина и придя в себя, сире Антонио перевёл дух и успокоился. Теперь, размышляя о своём визите в этот замок, мысль о запугивании графа показалась ему и абсурдной, и смешной. Глядя на то, как Арвицца постукивает остриём шпаги по носку своего остроносого турецкого тапочка, сире Антонио вдруг осознал, что был на волоске от смерти. Запихнув от волнения в рот ещё ломтик ветчины и запив его вином, он поперхнулся и закашлялся.

–– Ваша Светлость! – застучал он ладонью себе в грудь, помогая ударами справиться с кашлем. – Мне действительно требуется от вас безделица, как бы это нелепо не выглядело с моих слов… Мой сын Пьеро решил жениться и…

–– …и вы приехали просить меня, чтобы я стал шафером на его свадьбе!.. Действительно, нелепая безделица!..

–– Боже упаси!.. – выпалил сире Антонио и тут же спохватился, увидев, как глаза графа выдались вперёд. – То есть я совсем не то хотел сказать, – опять разволновался он. – Я приехал просить вас, чтобы вы, благодаря своим связям и влиянию в некоторых кругах, помогли мне предотвратить эту свадьбу!..

–– Ах, вот как?!..

––Да!

–– А я так наивно размечтался, – развёл граф руками, изобразив на лице чуть ли не детскую обиду и, выпятив вперёд нижнюю губу, лилейно пробубнил. – От предвкушения быть свадебным шафером почувствовал в себе даже некоторую непорочность Пречистой Девы… – у сире Антонио от этих слов кусок ветчины застрял в горле, и он, перестав дышать, побагровел и уже не закашлялся, а закряхтел.