Мать ловит Петьку, одевает в меховую дошку и выталкивает за дверь.

– Иначе не даст уснуть Борьке, - говорит она, подбрасывая в печку дров.

А козел крутится посреди зимовья. Он ищет место для отдыха, бьет по полу копытцами, отгребает ногами воображаемый снег и падает. Ему кажется, что он лег в лунку, сделанную им на земле. Это у коз врожденное. Они никогда не ложатся на снег или на траву.

Мы выходим из зимовья. Неведомо куда исчезли тучи. Над тайгою взошло солнце, и на заснеженную землю легли замысловатые тени старых сосен. Каким величественным кажется лес после ночного снегопада! Все принарядилось, посвежело.

– Мы из стойбища Селикан, - затоварила Марфа, - не бывал там?.. Сюда только зимою промышлять приезжаем. Борька маленький прибежал к нам прошлой весной. Вышла как-то я из зимовья, слышу, кто-то кричит, совсем как ребенок. Смотрю, бежит ко мне козленок маленький, только что родился, мать зовет. Проклятые волки тут, на увале, ее разорвали. Поймала я козленка и оставила у себя. Так он и прижился. Ласковый вырос, мимо человека не пройдет, а не понимает, что опасно, могут по ошибке, а то и с намерением убить… Люди разные, иной так и норовит нашкодить.

– А вы не пускайте его из зимовья, - посоветовал я, вспомнив свою вчерашнюю встречу с Борькой.

– Что ты! Без тайги зверю - неволя. Нельзя не пускать. Вечерами Борька уходит в лес к диким козам, кормится, играет, а утром обязательно прибежит. Видишь, дыра в обшивке двери, это он копытом пробил" всегда в одно место стучится. Утром так и ждем этот стук, Петька ревет, и сама думаю: "Придет ли?"

– Колокольчик надо повесить на шею, тогда каждый догадается, что он домашний.

– Что ты, колокольчик совсем вешать нельзя, все козы от него убегать будут. Куда годится! Может, лучше пусть уходит совсем с табуном, научится бояться людей, дольше проживет. Ты как думаешь?

– А Петька? Да и сама ты кого ждать утрами будешь?

– Поплачем и привыкнем. Хуже будет, если люди убьют… - И она отвернулась от меня, дрогнули ее плечи.

– Напрасно расстраиваешься, Марфа, может, все обойдется, - пытаюсь я успокоить ее.

– Нет, я знаю, половина месяца назад Борька пришел в крови, кто-то в него ружье разрядил. Два дня не выходил из зимовья, думала, пропадет. Но скоро забыл, опять ластится к людям в тайге, мимо не проходит, а то не знает, что убить могут, - твердо сказала она.

"А ведь это могло случиться вчера", - с ужасом подумал я, и у меня не нашлось слов разубедить ее.

– Скажи, что надо сделать, чтобы уберечь Борьку?

Правду говорю тебе: он хороший, ласковый к людям.

Я подумал что это невозможно. Во многих людях еще живет беспощадность к дикому зверю.

– Кто-то едет, - вместо ответа сказал я, повернувшись к дороге.

Между сосен ползла длинная тень. Вот она появилась в широком просвете леса. Это Кудряшка тянула розвальни. Позади шел Пашка.

Лошадь широко раздувая от одышки бока, понуро брела по чуть заметной, запорошенной снегом колее.
– Т-р-р-р!
– крикнул Пашка, останавливая Кудряшку.
– Здравствуйте, тетя Марфа!

– Ты чего так рано?
– ответила та.

– За дядей приехал, дедушка просил поторопиться.

– Успеешь, распрягай лошадь, поставь к сену. Петька, посмотри, кто приехал!
– крикнула вдруг Марфа, заглянув за избушку.

Оттуда показался Петька, весь в снегу.

– Паска! Паска!
– закричал он, бросаясь навстречу.

– Здорово, мужик!
– басит Пашка, подражая Гурьянычу.
– Где твой козел? Убежал?

Дверь в избе неожиданно распахнулась, и на пороге появился Борька. Он не сводит глаз с Пашки, чего-то ждет.

Парнишка отбрасывает полу дошки, не торопясь, с явным удовольствием запускает руку в глубокий карман штанов, достает жменю овса. Два прыжка - и Борька возле него, хватает овес, долго жует, взбивая губами пену. Потом тычется влажным носом в карман, требует остатки.

– Балует он Борьку, - говорит Марфа, кивнув на Пашку.
– Без гостинца не приезжает. И тот издали узнает его, встречает.

Пашка приседает на снег, обнимает козла: он тоже рад этой встрече. Они начинают играть, бегать. Чувствуется, что и у Борьки к этому парнишке большая привязанность. Потом Пашка, точно вспомнив про ночь, поворачивается ко мне:

– Я так и знал, что заблудитесь.

– Почему?
– удивился я.

– Место тут плохое: холмы да лога. Я и то иной раз ошибаюсь, а городской и подавно.

– Что и говорить, место однообразное. Но ты, прямо скажу, молодец, Пашка. Спасибо тебе за лыжню, за костры, иначе я и сейчас ходил бы по лесу.