Шрифт:
– Слушай, Дулуу, чай пьем, разговариваем, потом. поедешь. Без этого, сам знаешь, в тайге нельзя. Хлебом деревенским угостим, - настаивает Гурьяныч.
Эвенк смотрит на него так ласково, точно увидел давно желанного друга, но не сдается.
– Задерживай не надо. Олень весь день не кушай, завтра голодный никуда не пойдет, что скажу Евдокия Ивановна?
– Хорошо, Дулуу, решай, как тебе лучше, - говорю я.
– Сейчас ты получишь груз. Жаль, конечно, что не можешь до утра побыть с нами.
Пока я с Гурьянычем развьючиваю Кудряшку, Пашка крутится возле оленей. Этих животных он впервые видит так близко. Его все удивляет: и черные мягкие вздутия будущих рогов, и слишком широкие для небольшого роста северного оленя копыта, хорошо приспособленные для ходьбы по топким болотам, и чрезмерно длинная голова по сравнению с головой его собрата - благородного оленя. Парнишка то присядет, заглядывая на них снизу, то зайдет спереди, то осторожно потрогает еще не облинявший, в зимней шерсти зад. На его лице ненасытное любопытство. А в голове, конечно, уже зреют какие-то планы…
У нас для Макаровой небольшая посылка с конфетами и печеньем: в тайге женщинам всегда недостает сладостей.
Передаем эту ценность проводнику.
Дулуу бережно берет посылку в руки.
– Тут паутина?
– спрашивает он.
– Нет, это гостинец Евдокии Ивановне, а паутину сейчас дам.
– И я достаю из кармана гимнастерки бумажный сверточек, передаю ему.
Проводник кладет его на загрубевшую от сыромятных поводьев ладонь, на лице недоуменье: вот из-за этой паутины люди на гольце не могут работать и ему пришлось ехать так далеко за ней?
– Это все?
– спрашивает он и бережно прячет сверток.
– Еще отвези от нас привет Евдокии Ивановне и ребятам.
– Такой груз можно много бери, - шутит проводник.
Дулуу не нравится, что содержимое посылки плохо уложено, тарахтит. Он усаживается на землю, быстро распаковывает коробку. Мы наблюдаем за эвенком. Он кладет себе в рот печенье и жует, не обращая на нас внимания. Затем берет еще два печенья, две самые большие конфеты и, запихнув это все за пазуху, объясняет:
– Когда работа кончай, моя тоже вези гостинцы на стойбище, там есть старушка, есть сын, - говорит он, весело поблескивая малюсенькими глазками.
Не зная обычаев эвенков, мы с Гурьянычем, вероятно, были бы смущены столь беззастенчивым хозяйничаньем проводника. Но мы и не думаем его упрекать. Все это он делает, будучи убежденным, что человек с человеком должны делить не только пищу, ночлег, но и горе и радость, он уверен, что имеет такое же право на печенье, как и Макарова - на добытое им мясо; что блага на земле должны распределяться поровну между всеми людьми. Все это лежит в основе жизни эвенков - детей природы. Этим потомкам лесных кочевников чужды обман, воровство, хитрость. Вот почему мы не удивились, увидев, как Дулуу брал из посылки гостинцы для своей старушки и сына.
– Какой люди плохо паковал посылка, разве не знает, что вьюк не должен шуметь, зверь далеко слышит, пугается?..
Он аккуратно укладывает содержимое коробки, пустоту в ней заполняет мхом, тщательно утрясает.
– Дулуу, ты с какого стойбища?
– спрашивает Гурьяныч.
– Селикан.
– Марфу знаешь?
– Тешкину бабу, что в Ясненском промышляет?
– Да, да. Хороший человек.
– Ее сестра - моя старушка.
– Ну вот видишь, будто родственника встретил, - обрадовался Гурьяныч.
– Как же не выпить с нами чаю! Что я скажу Марфе?
– Корм был бы - остался.
– И проводник снова за. торопился, стал укладывать потки (* Потки - вьючная оленья сумка).
Гурьяныч расстегивает кожаные сумы и что-то ищет в них.
– Дядя Дулуу, - слышу вкрадчивый голос Пашки.
– На олене можно верхом?
– Как же, постоянно ездим, - охотно отвечает проводник.
– А вы далеко ночевать будете?
– На перевале, однако, километров пять.
– Меня возьмете?
– Пашка!
– кричит Гурьяныч.
– Чего затеваешь, не смей отлучаться.
– Дедушка, отпусти до утра: охота на олене покататься.
– Я те покатаюсь, баламут!
Пашка стихает и уже молча смотрит сухими, застывшими глазами, как Дулуу увязывает потки, перебрасывает их через седло вьючного оленя, перехватывает ремнем. Но что-то еще задерживает проводника.
Он достает из-за пазухи трубку, вырезанную в виде пасти медведя из березового наплыва с прямым и длинным таволожным чубуком. Трубка наверняка побывала в руках хорошего мастера. С какой тщательностью вырезана голова хищника с характерным медвежьим прищуром глаз, с маленькими тупыми ушами, с пятачком! Видно, мастер хорошо владел резцом.