К вечеру Тось вымотался, рубашка промокла от пота, хоть выжимай, а результат всех стараний был более чем скромный. С трудом распрямив спину, парень тоскливо оглядывал вспаханный за день участок. Нет, это безнадежно. Надо было раньше думать.

Возвращаясь домой, Тось с удивлением наткнулся на длинную процессию. Надо же, похороны. Кто-то умер. Он остановился, проводил глазами. Ого, похоже, вся деревня здесь. Тось увидел даже важно шествующего чуть ли не во главе процессии старосту, что означало, что при жизни покойник был не последним человеком в деревне. Кто же, интересно?

Тось вытянул шею. По обычаю, покойник был завернут в саван, но судя по тому, что следом за подводой, на которой его везли, шла плачущая тетка Натия, жена писаря дядьки Хродия, и его зареванные ребятишки, то…. Демоны, неужто дядька Хродий?

Тось посмотрел еще немного, чтобы окончательно убедиться, и повернул Орлика к дому. Ну вот, теперь старосте придется искать себе нового прихвостня. То есть, писаря.

Какая-то тревожащая мысль мелькнула и пропала.

Приехав домой, Тось распряг Орлика, но телегу с плугом далеко убирать не стал. И не то, чтобы он переживал из-за смерти дядьки Хродия, еще чего, но почему-то все время думал о нем. Даже после ужина, усевшись по обыкновению на материнскую кровать, Тось жевал морковку и вспоминал, каким был покойник, его манеру ходить, разговаривать, размахивать руками, вскидывать голову и оглядываться.

— Даже не думай!

От неожиданности Тось вздрогнул, а потом поднял на зеркало недовольный взгляд. Отражение было там, как впрочем, и всегда. Не то, чтобы Тось был сильно недоволен его присутствием, все-таки какой-никакой собеседник, но иногда оно бывало таким занудным, что хоть караул кричи.

— Чего не думать?

— Того, о чем думаешь!

— Да пошел ты! — разозлился Тось. У отражения была мерзкая привычка говорить загадками. — Я и сам не знаю, о чем я думаю!…

И вдруг замер, сообразив, в чем дело. Да ведь смерть дядьки Хродия — это подарок небес! Тось лихорадочно соскочил с кровати и заметался по комнате. Это же его шанс! Дядька Хродий был, конечно, писарем, но силушкой его боги не обделили, и пахать он умел не хуже многих. И он же еще…. Его только сегодня похоронили.

— Эх, жаль, раньше не знал! — с сожалением выдохнул Тось.

— А если б знал, то что? — поинтересовалось отражение.

— Надо было сегодня ночью к ним заглянуть.

— Ага, и получилось бы как с теткой Фелисией! — напомнило отражение.

Тось поежился, вспомнив пережитый ужас.

— Не каркай! Ладно, ты прав, на кладбище лучше. Они его отнесли, и теперь он больше никому не нужен.

— Откапывать будешь? — ехидно поинтересовалось отражение.

— Тебе какое дело? — огрызнулся Тось.

Признаться, перспектива откапывать покойника его и самого не радовала, но тут уж никуда не денешься. Придется. Тось начал быстро собираться, потом посмотрел в окно, сел на кровать и задумался. Да, то, что он задумал, конечно, хорошо. Но опасно. А вдруг кто-нибудь увидит? Он снова вскочил, взъерошил волосы, забегал по комнате, представляя, что с ним сделают, если застукают за этим делом. Но и отказываться от затеи тоже нельзя, иначе он просто сдохнет с голоду. Это же шанс. Надо просто провернуть все ночью, когда темно. Вряд ли кто из деревенских будет после полуночи работать в поле или попрется гулять по кладбищу. Обычно в это время все дрыхнут, как сурки.

Тось снова улегся на кровать, пытаясь унять дрожь нетерпения. Обдумывая последствия, он не отдавал себе отчет о том, насколько ему хочется поднять дядьку Хродия. Не затем, чтобы вспахал поле, а просто поднять.

— Не делай этого! — опять подало голос отражение.

— Отстань!

— Ничего хорошего из этого не выйдет!

— Это еще почему? — заинтересовался Тось. — Боишься, что поймают?

— Боюсь, — согласилось отражение. — А ты нет?

— Я больше боюсь умереть с голода, — отмахнулся Тось. — Боюсь, что поле не вспашу.

— А не боишься, что земля после не будет родить? — поинтересовалось неугомонное отражение.

— Это еще с какой стати?

— А с такой! Ты же знаешь, от тебя скотина шарахается после того, как ты кого-нибудь поднимешь.

— Ну и что? Трава-то вроде не шарахается!

— Откуда ты знаешь? Она же ни ходить, ни говорить не умеет.

— Глупости! — отрезал Тось. — Все, заткнись, ты мне надоел!

Отражение обиженно отвернулось.

— Не больше, чем ты мне! Вечно наделаешь ерунды, а потом расхлебываешь!

— Я? Когда это я делал ерунду?

— А кто к людям не пошел, когда я советовал? Сейчас бы не пришлось покойников поднимать!

— Ха, щас! Я к ним летом пошел, и они меня отлупили!

— И правильно сделали! Говорю же тебе, надо было зимой идти, когда болел, тогда бы тебя пожалели и приняли, как родного.

— Вот еще, на жалость я не давил! Мне и так хорошо, без них.

— Ага, только приходится все время прятаться и покойников поднимать!

— Все, отвали! — разозлился Тось. — Это мое дело, хочу — прячусь, хочу — поднимаю. Не лезь!