Моя чистая и светлая доченька! Я не сдержался и обнял ее, крепко прижав к своей груди. Мои руки совершенно по-человечески дрожали от переполнявших меня чувств. Я целовал волосы Миры и молил Милосердную Анивиэль, чтобы она ниспослала мне хотя бы толику душевной чистоты и мудрости моей дочери. Наконец-то я понял, почему дар богини моей дорогой дочери так необыкновенно велик — необыкновенно велико и чисто сердце, которое его вмещает.

К сожалению, понял я и то, почему мой собственный дар так незначителен по сравнению с даром моей дорогой дочери. Ибо, несмотря на просьбу Миры помочь ей получить назначение как можно дальше от Тирту, я приложил все усилия, чтобы сделать все наоборот. И мои усилия увенчались успехом. Завтра моя милая дочь уезжает в Белые ключи, деревню, находящуюся всего в нескольких часах пути от Тирту. Я все еще надеюсь, что Мира одумается и вернется в университет. Говоря по совести, я не представляю, как буду жить без нее.

Разумеется, я знаю, знаю, что ее проклятый брат тоже устроил себе логово близ Тирту, но оно находится с противоположной стороны от Белых ключей, и я уповаю на то, что они никогда более не встретятся. Ибо располагаю информацией, что к нам направляются крупные силы черноборцев, и моя уверенность в скором освобождении от этой некромантской нечисти, растет с каждым днем…».

(из записок Аматиниона-э-Равимиэля)

Когда Тось пришел в себя и понял, что натворил, он чуть не умер от страха. Воистину, только в горячечном некромантском бреду ему могло прийти в голову поднять самого себя, да еще живого, в смысле, немертвого. В смысле, еще не умершего, но уже стоящего одной ногой в могиле.

Впрочем, когда он немного погодя стянул повязку с бока и увидел, что рана затянулась, ему сразу же полегчало. А когда опустил ноги на пол и встал, не ощутив при этом боли, то почти перестал себя корить за глупость. Пускай непонятно, кто он теперь, живой человек или поднятый труп, вернее, полутруп, главное, что он здоровый полутруп. А со всеми вопросами можно будет разобраться позже. Да и несложно это будет сделать, честно говоря. Если крови захочется, значит, точно труп.

Через несколько дней крови ему действительно захотелось. Но всего один раз и не до одури и не трясучки в руках, как ее хотелось всем бывшим инквизиторам и деду Уникию, за которыми Тось специально наблюдал. И, разумеется, не в таких количествах. Он попросил Фаравия нацедить всего лишь стакан с только что зарезанного поросенка. Но и того не осилил, вернув половину преданно заглядывающему ему в глаза зомби. Ситуация не совсем прояснилась, но Тось перестал ломать над ней голову, махнув на все рукой. Теперь уже как есть, так и есть. Надо либо продолжать жить, либо ложиться и умирать.

Умирать Тосю не слишком хотелось. Занятие это не из приятных, да и вообще…. С какой стати ему облегчать работу черноборцам, которые вскоре должны явиться по его душу?

К тому же чувствовал себя Тось вполне сносно. Тело слушалось, нигде ничего не болело, вот разве что в голове иногда возникало ощущение, как будто мозг стягивает железный обруч. Но головная боль частенько досаждала Тосю еще после той истории с теткой Фелисией, он к этому давно привык и почти не обращал внимания.

Минусом было то, что его вредное отражение стало теперь появляться гораздо чаще и в тех местах, откуда раньше никогда не высовывалось. Например, в бочке с водой, в речке, в луже, в ручье, даже в оконном стекле, если удачно падал свет. И каждый раз призрачный двойник принимался доставать Тося на предмет его неправильного поведения. Тось уже наизусть выучил наиболее часто повторяемые отражением пассажи, что он безответственный дурак, бессовестная скотина и себялюбивая сволочь. Положа руку на сердце, Тось признавал, что двойник где-то местами прав, и даже, возможно, не местами, но прислушиваться к нему и менять свое поведение, само собой не собирался.

С какой стати он должен обращать внимание на какое-то непонятное явление, о котором даже ни в одной книге не написано? Тось, еще когда ходил в университет, специально искал в университетской библиотеке что-нибудь про говорящие отражения и ничего не нашел. К тому же, никто кроме самого Тося не видел кривляний его придурковатого двойника и не слышал его нотаций, даже если стоял рядом с лужей, в которой тот отражался. Тось иногда думал, что потихоньку сходит с ума, и все это вообще плод его богатого воображения. А менять свою жизнь в соответствии с пожеланиями собственного бреда…. Это еще больший бред.

Через некоторое время после своего само-полу-поднятия Тось стал замечать, что приобрел повышенную чувствительность ко всему, что имеет отношение к смерти. Например, когда он видел какого-то незнакомого человека, то откуда-то совершенно точно знал, когда тот умрет. Разумеется, речь шла о естественной смерти. Проверить эту способность получилось всего лишь пару раз, когда в деревеньке, где Тось все еще жил, отправились на тот свет два старика. Маловато для подтверждения, но, честно говоря, никаких проверок Тосю особо не требовалось, он и так был уверен, что не ошибается. Чувствовал, и все тут.

Еще Тось начал видеть привидений и призраков. Не при помощи заклятий, как было раньше, а просто так. Те к нему тоже стали неравнодушны, слетались со всей округи, как пчелы на мед, стоило ему ночью выйти во двор. Остальную нечисть, вроде домовых, кикимор и банников, Тось тоже начал замечать краем глаза. В отличие от призраков нечисть к нему не лезла, только в свою очередь внимательно разглядывала, искоса, но уважительно.

Отношение к Тосю поднятых инквизиторов после того, как он постоял одной ногой в могиле, изменилось от настороженно-покорного до щеняче-преданного. Тось опасался, что ему придется как-то ими командовать, держать в узде и ставить на место, но этого не потребовалось. С ними легко справлялся один Фаравий, а бывшие инквизиторы с дедом Уникием из кожи вон лезли, чтобы угодить хозяину.

Дом, которому в скором времени предстояло стать замком Ужасного Черного Некроманта, был почти достроен. Впрочем, над ним хорошо потрудились не только получившиеся из инквизиторов личи, но и согнанные с окрестных деревень крестьяне, до смерти напуганные свалившимся на их головы могучим Хельфовым отпрыском. Эти же крестьяне приносили Тосю дань в виде живой скотины, вероятно, здраво рассудив, что пусть уж лучше некромант с его упырями жрут гусей, козлят и поросят, чем их самих.

Таким образом, жизнь Тося потихоньку налаживалась. Через месяц он перебрался в полностью достроенный новый дом, который казался ему таким огромным, что хоть телят паси. После чего отправил всех своих слуг, и живых, и мертвых, рыть вокруг окружавшей дом бревенчатой ограды ров, как вокруг старинных замков. Тось такие видел на картинках. Ров он планировал заполнить водой, чтобы любая кавалерийская атака черноборцев на его новый дом захлебнулась и пошла на дно.