– Сидят безупречно, - признала Россхаупт.
– А ну, покажись!

Юлишка повернулась, как манекенщица в ателье. Лейтхольд глядел на нее зрячим глазом и млел. В глубине кухни, за котлами, Като с перепугу уронила большую поварешку. "Неужели никто, кроме меня, не понимает, что Юлишка просто спятила?"

– Не можешь поаккуратнее, ты, корова?
– крикнула Россхаупт, когда поварешка прогрохотала на бетонном полу. Затем недовольство надзирательницы вновь сменилось безмятежным выражением, и она обратилась к Юлишке. Подойди-ка поближе...

Красотка повиновалась. Россхаупт была уверена, что теперь знает, в кого влюблен Лейтхольд.

– А спросила ты герра кюхеншефа, позволит ли он тебе такой маскарад?

– Ах, что вы, нет, - прощебетала Юлишка.
– Я думала, что это неважно. Ведь на нас тут никто не смотрит.

Россхаупт сделала вид, что не замечает дерзкой кокетливости этого ответа.

– Кто тебе шил это?

– Никто, битташон. Я ношу их неперешитыми.

– Не ври!
– все еще сдержанно сказала Кобылья Голова.
– Крупные стежки по бокам сделаны не на машине. Кто-то перешивал брюки здесь, в лагере.

В кухне стояла мертвая тишина, все девушки замерли на месте, каждая, как и Като, поняла теперь, что беда на пороге. Да и Юлишка, видно, почуяла опасность.

– Ей-богу!..
– сказала она уже робко.
– Может быть, их перешили в Освенциме... а мне достались такие.

– А куда делся полосатый кант, который вшивали там?

Юлишка опустила голову.

– Я получила такие... правда!

Россхаупт выпрямилась, судорожно сжала рукой свой форменный пояс, сдвинула кобуру с пистолетом на место, потом хладнокровно оказала:

– Я застала тебя в гражданских брюках. Это может означать только одно: ты готовишься к побегу. А за это заключенных отправляют на виселицу. Лейтхольд!
– Она отвернулась от побледневшей Юлишки и сурово взглянула на кюхеншефа.
– Идем в вашу контору! А этот "номер" пойдет с нами.

* * *

Комнатка в углу, за перегородкой, была тесная, все трое оказались там еще ближе друг к другу, чем в кухне. Россхаупт прежде всего бросила взгляд на походную койку за дверью, и Лейтхольд проникся уверенностью, что Кобылья Голова обо всем догадалась, что она знает о его любви, о тех часах воздушной тревоги, когда Юлишка лежала тут одна...

Но что бы ни думала надзирательница, ее неподвижное, каменное лицо не выдавало этих мыслей. Она сунула руку в сумку и вынула плетку.

– Насколько я помню, ты любишь раздеваться, - сказала она, - так сними-ка брюки. Прежде чем мы тебя повесим, ты окажешь нам, кто из девушек перешивал эти брюки. Она хотела помочь тебе бежать, вот мы и повесим вас рядышком.

По ту сторону низкой перегородки девушки, в кухне слышали каждое слово. Взявшись за руки, они жались друг к другу и ждали, что будет дальше.

– Я... я сама перешивала, - плача, сказала Юлишка.

– Опять врешь. Ты бы так не сумела. Ну-ка, пошевеливайся. Ложись на стол...

– Не бейте меня!
– взвизгнула Юлишка.
– Умоляю, не бейте! Я все скажу.

Като быстро переглянулась с подругами. Чего доброго, Юлишка погубит и беднягу портного!..

– Ты уже много врала, и я тебя проучу. Лейтхольд, ты посильнее, влепи-ка ей как следует. Я подержу.

Кюхеншеф откашлялся раз, другой.

– Ну, скоро?
– в голосе Россхаупт появились зловещие нотки.

– Герр кюхеншеф, пощадите!
– Юлишка не договорила, ее голову прижали к столу.

– Я... не могу, - прошептал Лейтхольд.
– Я... я инвалид. Для таких дел...

– Ах, вот как!
– вскричала надзирательница.
– Ты не хочешь наказать мерзавку, которая открыто готовилась к побегу? Час от часу не легче! Подай мне плетку!

* * *

В коротких промежутках между ударами и ревом Юлишка выложила все: она купила старые брюки за две миски супа, Беа выстирала их, а чешский портной из четырнадцатого барака перешил. Его имя она выдала тоже: Ярда.

Россхауптиха, неся под мышкой скатанные брюки, зашагала в комендатуру, оставив полураздетую Юлишку лежать на полу. Лейтхольд запер кухню и поспешил за надзирательницей.

– Achtung!
– крикнул капо у ворот. Писарь выбежал из конторы и вытянулся в струнку.

– Хорошо, что ты мне встретился, - крикнула побагровевшая Россхаупт. Немедленно приведи в комендатуру заключенного чеха Ярду из четырнадцатого барака.

И она устремилась дальше.

– Веду к вам нашего донжуана, - сказала она, врываясь в жарко натопленную комендатуру.
– Вы были правы, он влюбился в жидовку. А ну-ка, поскорей проветрите здесь, не то я задохнусь.