Монти Пайтон [8] .

Сквозь глубокую, пробравшую до мозга костей усталость, всплыла сцена из «Священного Грааля», где рыцарь, проигравший битву на мечах, брызгал кровью из каждой конечности, восклицая то же самое своим надменным британским акцентом.

Прошло по касательной.

— Тебе стало легче? — спросил Шак.

Никс открыла глаза.

— Что, прости?

— Ты улыбаешься.

— О, это не из-за… фильм, ты точно его смотрел… — она замолчала. — Эм, не обращай внимания.

Шак не смотрел этот фильм. Ни одного фильма в жизни.

Никс снова сосредоточилась на нем. И когда она протянула к нему руку, он потер ладонью линию челюсти и подбородок, будто его смутила кровь мужчины, которого они убили вместе… словно он хотел, чтобы она не видела то, что видит сейчас.

— Подойди, — попросила она.

— Нам нужен план.

— Я знаю, но сначала подойди.

Когда он, наконец, оказался ближе, Никс отвела его руку от лица. Потянувшись к воротнику его туники, она расстегнула пуговицы на высоком воротнике и распахнула лацканы.

Его взгляд стал отрешенным. Словно он знал, на что она смотрела.

— У тебя нет ошейника с замком, как у других, — сказала она. — И охранникам запрещено причинять тебе вред. Кто ты на самом деле и почему ты решил быть здесь?

— Я такой же заключенный, как и все остальные.

Никс показала головой:

— Ты мне врешь.

Стоя в гостиной Джабона, Рейдж впитывал все подробности катастрофы, будто расположение фигур каким-то образом могло обнажить правду, скрытую под поверхностью обвинения: Эллани в ее испачканном кровью шелковом халате, с бледным, убитым горем лицом. Ее мамэн, что придерживала подол платья, готовая в любую минуту сорваться с места… хотя, учитывая ярость на ее лице, казалось, что она собиралась вступить в бой, а не бежать.

С дочерью? — подумал Рейдж. Или с мужчиной, которого обвиняли?

Шакал тем временем выглядел ошеломленным, его шок был настолько глубоким и искренним, что у него явно пропал дар речи.

И, наконец, Джабон, стоящий перед закрытыми дверями своей столовой, его застывшее, похожее на маску, лицо скрывало то, что должно быть, являлось накрывшей его тревогой: член Глимеры может принимать в своем доме бесчисленное количество гостей, в том числе тех, кто, возможно, отличался менее безупречной репутацией… но при условии, что «сомнительные» действия с менее чем «уважаемыми» гостями происходили за закрытыми дверями и без излишнего внимания к тем, кто входил и выходил из спальни, посему без социальных последствий. Без сомнений, были приглашения Джабона, которые могли и наверняка отзывали, и вероятно некоторые благородные женщины отказывались сидеть рядом с ним на праздниках, но в целом, он предоставлен сам себе и был свободен открывать двери своего особняка кому угодно.

Однако вся эта свобода действий аннулируется в мгновение ока, если благовоспитанная девушка брачного возраста будет обесчещена под его крышей.

Падение, которое испытает Джабон, будет быстрым, эпическим и затронет бесчисленное количество будущих поколений его потомков.

— Я сделала это для тебя, — повторила Эллани для Рейджа.

Он покачал головой, глядя на молодую женщину.

— Ты ничего для меня не делала, потому что я никогда ни о чем тебя не просил. Даже когда ты сама искала моего общества.

— Эллани! — воскликнула ее мамэн. — Что бы ты ни сделала…

— Хватит, — рявкнул Джабон с удивительной силой.

Весельчак исчез. Его место занял совершенно серьезный Глава рода, который умел пользоваться своим социальным положением… и, очевидно, хотел его сохранить.

— Ты опозорил мой дом, — сказал он Шакалу. — Ты поступил неподобающе с невинной девушкой под крышей моего дома…

— Я этого не делал! — Шакал выступил вперед, сильный и благородный, мужчина точно знал, что с ним произойдет, если обвинение с него не снимут. — Я не касался ее, и ей это известно…

— Значит, разрушить ее тело недостаточно, теперь ты, должно быть, хочешь растоптать ее душу? — Джабон взмахнул рукой. — Как ты смеешь! Ты немедленно покинешь мою собственность, и не жди, что это сойдет тебе с рук!

— Она лжет. — Шакал впился взглядом в Эллани, которая не могла выдержать такого пристального взгляда. Когда она отвела глаза, он выругался. — Но да, я немедленно уйду и больше не вернусь. Моя честь была оскорблена в угоду интриге, в которой я не участвовал, и я возмущен тем, что здесь разыгрывается какая-то преступная схема. Я не имею к происходящему никакого отношения.

Джентльмен вышел из гостиной и, когда он приблизился к мамэн и дочери, заговорил тихим тоном:

— Не мой запах на ней и ее постели. Ты это знаешь, и она тоже.

Когда он вдохнул, его ноздри раздулись, выражение его лица стало мрачнее, а взгляд переместился на хозяина.

— Вы научили девушку этому до или после того, как покинули ее так хорошо возделанный вами же сад?

— Убирайся, — произнес Джабон, краснея от ярости. — Убирайся!