Он перестал соображать прямо с порога, как только Олег Милевич поскорее сдал их документы и бегом свалил оттуда в обратный путь, очевидно, боясь, что его тоже примут за новобранца и заставят мыть полы.

В роту механизаторов попали только двое из доехавших из Харькова бывших курсантов: Штейн и Вова Закута, киевский мальчик-мажор аналогичной национальности. Он был рыжий и наглый. В поезде Закута с Лёвой не общался, сразу же заявив всем, что это дикая ошибка, и за ним скоро прилетит самолет и заберет его к маме.

Так вот, прямо с порога дежурный по роте сержант Голованов, будущий Лёвин заместитель командира взвода, широко улыбнулся вновь прибывшим и вручил им по лому.

– Присоединяйтесь к нашей жизни, – сказал он, и восемь молодых вышли на улицу.

В конце марта в тех краях мороз стоял крепкий. Вдоль дорожек громоздились созданные руками солдат ледяные навалы правильной формы. И сейчас салагам предстояло сбивать лед с тротуаров, чтобы не скучно было коротать время до обеда. Закута сразу же показал, что не намерен хоть как-то физически себя утруждать. Он приставил лом к стене и закурил. Штейн же вкалывал вместе со всеми, даже не задумываясь, зачем он это делает. Явно их проверяли на вшивость.

Через час разрешили вернуться в тепло казармы. Восемь салаг осеннего призыва выстроились пред светлые очи дембелей, которым оставалось служить около двух месяцев. Сержант Голованов доложил:

– Это наглый еврей (показав на Закуту), а это хитрый еврей (показав на Штейна).

Других определений не нашлось.

– За мной скоро приедут, – убежденно сказал Вова, – может быть, даже сегодня.

– Так нам надо спешить, – выразил общее мнение кто-то из дембелей. – С него и начните.

Закуту утащили куда-то в каптерку, то есть на вещевой склад, где была очень хорошая звукоизоляция. Минут через пятнадцать он вылетел оттуда дрожащий и красный, но без единого синяка. Он молчал, стиснув зубы, но ясно было, что досталось ему хорошо. Опытные бойцы били, не оставляя следов, сильно и больно. Лёва решил, что настала его очередь, и морально подготовился к этому. Но, как ни странно, его никто не собирался трогать. Сержант Голованов показал ему койку, выдал туалетные принадлежности и сказал, мол, давай, парень, приводи себя в порядок, через двадцать минут обед.

***

Штейн попал в бригаду монтажников башенных кранов и подъемно-козловых устройств. Каждое утро, кроме выходных, после завтрака сержант Голованов строил свой взвод, и они направлялись на работу. Где-то в километре от военного городка находились базы механизаторов разного профиля: автокрановщиков, водителей, бульдозеристов и, конечно, крановщиков-высотников. На работе было гораздо легче – делай честно свое дело за себя и за того парня, которому скоро домой. Там Штейн и познакомился с капитаном Кротовым, одним из главных действующих лиц нашего рассказа, который командовал крановщиками и монтажниками на работе.

Кротов сразу же показался Лёве каким-то ненастоящим военным. Он форму носил, как будто это был домашний тренировочный костюм. А когда хотел чего-нибудь от подчиненных, то говорил:

– Товарищи солдаты, пожалуйста, откатите эту тумбу в тот угол.

– Она очень тяжелая, – отвечал за всех сержант Голованов. – Нам не справиться.

– Ну что же, – вздыхал капитан. – Тогда пусть лежит здесь. А вот этот ящик? Не затруднит вас перенести его в помещение склада?

Но, увидев огорченное лицо Голованова, Кротов тут же отказывался от этой идеи:

– Да, я понимаю. Это тоже не к спеху.

У Кротова были жена и дочка девяти лет. Иногда, примерно два раза в неделю, он приходил на службу с неумело закрашенным тональным кремом синяком под глазом. В остальные дни он приходил с разбитой губой или расцарапанной шеей. Покомандовав с утра, Кротов запирался на складе и ложился спать до обеда. Видно, ночка бурная была. А его подчиненные оказывались предоставленными сами себе. То есть сидели в тепле и мечтали о доме. Это кому положено было. А первогодки всегда находили себе занятие. Оно буквально лежало под ногами. Подметали, чистили, подшивали свежие подворотнички себе и людям.

Но основные трудности подстерегали молодых солдат в казарме.

Один марш-бросок ночью на десять километров с полной выкладкой Штейн запомнил на всю жизнь. Из отпуска приехал прапорщик по фамилии Честный. В дороге, видно, он несколько дней пил и был зол на весь свет за то, что нужно приступать к своим обязанностям.

– Что, лять, расслабились тут без меня? – заорал Честный с порога. – Давно яйца в мыле не были?

– Никак нет! – заорал в ответ дежурный по роте ефрейтор Гребенюк. – Рады вам, товарищ прапорщик, аж до слез.