Слышно, как Руслан возится с замком. Ведь выбьет дверь, если понадобится, но мне по фигу. Быстро запираюсь, провожу ладонью по зеркалу над раковиной. Блин, там точно я? Краше в гроб кладут. Глаза, опухшие от слез и бессонной ночи, набрякшие мешки над веками, смотреть больно, свет режет как скальпель.

Пускаю воду, чтобы заглушить собственные всхлипы. Да что за хрень, я же никогда не плачу! И грудь давит так, что нет сил, стоять, сползаю на пол, и обхватываю руками колени. В коридоре слышатся торопливые шаги, дергают за дверную ручку снаружи, и Руслан требовательно рявкает:

— Чё ты там творишь?! Открывай сейчас же, я вышибу её!

Уходи. Пожалуйста… Меня бьет крупная дрожь озноба, зубы отбивают странный танец, и слова звучат искореженно:

— Отвали, не хочу тебя видеть! И никого не хочу ясно?! Проваливай! Можешь не бояться, вены не вскрываю.

Грохот хлопнувшей о кафель двери заставляет вздрогнуть. Руслан в бешенстве вваливается в ванную, красивое лицо перекошено, в глазах грозовые тучи. Хватает за руки, поднимает, и я дерзко улыбаюсь, хотя внутри всё жжет от боли.

— Ну, чё, чё тебе еще надо?! Имею я право поныть и побыть одна?!

— Как ты меня напугала! — прижимает к груди, я вяло отмахиваюсь, от соленых ручейков слез горит под веками, но оттолкнуть его не получается, он сильнее, и, кажется, совсем обезумел.

Блин, неужели правда подумал, что я тут режу вены? Дура-ак…

— Рассказывай. Чё ты здесь заперлась?

— Тебе какое дело? — стараюсь казаться независимой, но выходит скверно.

Взяв меня за руку, Руслан увлекает в гостиную, задергивает шторы, и усаживается на диван. Я стою перед ним, не смея поднять взгляд, больше всего боюсь, что начнет выпытывать, и не сдержусь, выложу всё. Это страшно, язык не повернётся говорить о том, что узнала от Мары.

Так плохо мне не было, кажется, никогда.

— Маленькая, что с тобой? — усталость в его голосе подстегивает меня поднять голову, пальчики в руке Руслана дрожат, и он крепче их сжимает, настойчиво тянет на себя.

Яростно вырываю ладошку, отказываясь сесть к нему на колени, устраиваюсь подальше, в самом уголке. Гость непривычно молчалив, куда только исчезла его обычная вспыльчивость? Украдкой смотрю на него, он сидит, привалившись затылком к спинке, и разглядывает потолок в мелких трещинках отколовшейся известки.

Отец… Это чудовищное слово я люто ненавижу.

— Да так, пустяки. Настроения нет. У тебя что-то случилось? — шмыгаю носом, на всякий пожарный сцепив пальцы в замок, чтобы ненароком не забыться, и не обнять его.

— Света в больнице. — произносит Руслан, и я хмурюсь, ожидая продолжения, мысленно прокручиваю в сознании всевозможные варианты, что там стряслось у этой стервы. — есть вероятность, что не доживет до утра. Два пулевых, печень всмятку, легкое пробито навылет. Алис… Я не знаю, как сказать Маринке, если она умрет. — он с силой сжимает виски, наклоняется вперед, поставив локти на колени, и глухо добавляет, — хуй знает, как я ей об этом скажу! Как?!

У меня что-то переворачивается внутри, разливается неприятным холодком между лопаток. Кто стрелял в Свету? Она умирает? В это трудно поверить, но вид у Соколова красноречивее слов. Таким я сроду его не видела.

— Подожди ты, нельзя раньше времени хоронить! — строго пресекаю. — и вообще, может, она выкарабкается, она же сильная! Руслан… — осмеливаюсь прикоснуться к его рукам, отнимаю от головы, и крепко стискиваю. — Руслан, вы не одни. Я с вами.

С минуту молча смотрим друг на друга. Чувствую, как тает решимость держать его на расстоянии, разум отказывается подчиняться. Твержу себе, что просто утешу, поддержу, ему это очень нужно сейчас, что в этом плохого?

— Маришка-то где? — тихо спрашиваю, срывающийся голос сипит, выдавая мое волнение.

Чёрт! Руслан так близко, что меня не по-детски колбасит, и предательская дрожь охватывает тело.

— У Дениса, Лялька уговорила оставить её у них. Я тебе утром всё расскажу, окей? Я чертовски устал, Крошка. — подается ко мне, и мне стоит невероятных усилий не отшатнуться, не закричать от отчаяния. — ты у меня одна, маленькая, мне больше не к кому пойти.

Целует неистово мои похолодевшие пальцы, и я закусываю губу, изо всех сил сдерживая рыдания. Нет, Светку не жаль, она всегда меня ненавидела. Если сдохнет, значит, такова её судьба, только… Это не принесёт мне облегчения, как было бы еще пару дней назад.

— У тебя есть выпить? — прижав мою ладошку к своей колючей щеке, шепчет Соколов, и я вскакиваю, радуясь возможности избежать контакта с ним, потому что это невыносимо.

Отец или нет? От этой неопределенности можно сойти с ума.

— Только пиво. — вспоминаю, что припрятала несколько банок «Клинского», говорю ему.

Он кивает.

— Сойдёт.

Стою на пороге, нерешительно глядя на Руслана, не чувствую даже, как обжигает холодом руки от запотевших жестянок с пивом. Он неподвижно застыл на диване, полулежа, может, уснул? Позвонить Олегу и попросить забрать его? Не смогу оставаться наедине с ним ночью, это уже выше моих нервов.