Справедливая была мачеха, хорошая, но строгая, конечно.

А один раз до того я наголодалась, что сил моих не было. А времени – только два часа дня. Вот и пришла я в Кремль в Вознесенский монастырь, там мощи преподобной Евфросинии лежали.

Стала я перед ними и прошу:

– Мати Евфросиния, сделай так, чтобы мне есть не хотелось.

Потом подошла к образу Царицы Небесной. А в храме – ни души, только монашки на солее убираются и никому из них меня не видно. Так вот, я к нему подошла, взобралась по ступенечкам, стала и молюсь:

– Царица Небесная, сделай так, чтобы не хотелось мне есть, ведь ещё долго ожидать, пока вечер наступит и я домой вернусь.

Помолилась (мне ведь тогда только двенадцать лет было), схожу по ступенечкам вниз и вижу, что рядом с образом стоит монахиня в мантии, высокая, красивая. Посмотрела она на меня и протянула мне просфору небольшую:

– На, девочка, скушай.

И тихо мимо меня прошла, только мантией зашуршала, и вошла прямо в алтарь. А я стою с просфорой в руках и от радости себя не помню. И надо ещё сказать, что таких просфор я не только никогда в руках не держала, но и не видывала. Какую я могла редко-редко купить? За две копейки маленькую, их пекли целой полосой и потом ножом отрезали.

Ну, пошла я, набрала в кружку святой воды и здесь в церкви в уголочек забралась, да всю просфору с водицей-то и уписала. И думаю я, что дала мне её сама преподобная Евфросиния.

Девочку звали Сарой, она была дочерью очень богатых евреев. Кроме неё было ещё пять человек детей. Семья жила в провинции. Отец был крутого нрава, и дети его очень боялись, боялась его и жена.

Однажды отец вышел из дома, собираясь отправиться по какому-то делу, и сунув руку в карман пиджака, вынул вчетверо сложенную бумагу.

– Эх, не хочется возвращаться! – сказал он. – Сара, возьми этот документ, он очень важный, и отнеси в мой кабинет, – позвал он пробегавшую мимо него дочь. – Положи на письменный стол и придави книгой. Да не потеряй, а то голову оторву! – крикнул он вдогонку.

Сара положила бумагу в карман платья и только было направилась к кабинету, как её позвала старшая сестра посмотреть, какую ей подарил жених шляпку. Посмотрев подарок, Сара увидела в окно, что во дворе собрались дети соседей и готовится интереснейшая игра. Забыв обо всём, она присоединилась к играющим. Бумага лежала в её кармане, и она прыгала и играла до позднего вечера. Сброшенное ею на ночь платье горничная отнесла в стирку, а утром дала ей другое.

Садясь за чайный стол, отец удивленно спросил Сару:

– Где та бумага, которую я тебе вчера дал?

Только сейчас Сара вспомнила о ней.

Начались поиски, но Сара хорошо знала, что они бесполезны: бумага была в кармане её платья, и она её не вынимала, а потом платье взяли в стирку. Несомненно, бумага размокла, и её выбросили. Трясясь от страха, она во всем призналась отцу. Он посмотрел на нее и жёстко сказал:

– Это был вексель на десять тысяч рублей. Через две недели я должен его опротестовать. Мне нет дела до того, что его нет, он должен быть. Достань где угодно… или…

Сара закрыла глаза от ужаса. Отец никогда не грозил зря.

Начались дни бесцельных поисков и мук. Вначале этими поисками были заняты все в доме, но, поняв их бесполезность, – оставили. Сара потеряла сон и аппетит. Она перестала играть с детьми, пряталась от всех в дальних уголках огромного сада.

Охотней всего она сидела в том месте, где их участок соприкасался с небольшим двором старой русской женщины. Та жила одна в бедной хибарке, хозяйства у неё не было, бегала только пёстрая кошка, и весело зеленел огород. Качали ветками три яблони, и пышно раскинулись кусты смородины. Женщина постоянно была занята делом на своём убогом дворе, но часто оставляла работу и, встав во весь рост, молилась. Её доброе лицо во время молитвы делалось ещё добрее, часто слезы текли из глаз, она не замечала их, а только осеняла себя крестом. Сара в заборную щель наблюдала за ней, и когда женщина молилась, Саре делалось вдруг легко и радостно; страх перед отцом уходил, но вот женщина кончала молитву, и снова страшные мысли овладевали Сарой, и она шла на речку искать на её берегах место, откуда броситься в воду.

Как-то, когда было особенно тяжело, Сара пришла в заветный угол сада и, повторяя движения женщины, попробовала молиться сама. Она не знала, как это делать, и неумело крестясь, твердила:

– Русский Бог, помоги мне.

Потом она начала Ему жаловаться на своё несчастье и снова просила помочь. Так она начала делать каждый день, что, однако, не мешало ей продолжать ходить на речку, где она предполагала окончить свою жизнь, так как расправа отца была для нее страшнее смерти.

Прошло две недели. Наступило утро рокового дня. Сара не спала ни одной минуты, и как только рассвело, она оделась, оглядела спавших с ней в одной комнате сестёр и тихо вышла из дома.

Солнце только поднималось, во дворе не было ни души, в такую рань все ещё спали. Последний раз оглянулась Сара на родной богатый дом, на сад, на большой двор, весь в надворных постройках, и пошла к калитке. Отбросив засов, решительно взялась за ручку.

Что это? В ручку продета свернутая вчетверо бумага. Сара вынула её и машинально развернула. Вексель… Неужели это тот, что отец дал ей две недели тому назад?! Но ведь он размок в кармане её платья, и его выбросили! Как же он мог попасть сюда?