Около старой липы Игорь остановился в нерешительности и закурил.

Такое чувство бывает, когда ты в детстве зашёл поиграть в футбол в чужой двор и мяч у тебя залетел в открытую дверь подъезда, в котором ты никого не знаешь. И вот ты заходишь в этот его прохладный сумрак, глаза привыкают к темноте, ты подбираешь мяч и невольно читаешь таблички около вереницы звонков на двери. Кто такие эти Ивановы, Крюковы, эти Энгаусы, которые живут тут? Как они выглядят, сколько им лет?

Тебе ничего не надо, и мяч уже найден, но ты со сладко замирающим сердцем зачем-то поднимаешься вверх по ступенькам, и твои шаги гулко отдаются под сводами незнакомого подъезда. Ты идёшь туда, к сладкому, недозволенному неизвестному, вдыхаешь запахи чужих обедов, лениво выползающие из-за дверей в летний день, ты как будто попал в чужую сказку из своей. И ты стоишь на очередной ступеньке, смотришь в затянутые паутиной углы последнего этажа и чувствуешь, что не решаешься перевернуть последнюю страницу и войти в эту чужую сказку.

«Да чего я тут стою? – раздражённо подумал Игорь, с усилием обрывая волну ностальгии. – Голову мне, что ли, напекло?»

– Здравствуйте, Игорь, – услышал он за спиной знакомый хриплый голос. Сердце его забилось, как оркестр в финальном crescendo первой части Девятой симфонии Дворжака. Игорь обернулся.

Ольга стояла на тропинке, опираясь рукой на нецветущую сторону поверженного стихией дерева, и курила. Она была одета в лёгкое старомодное платье мятного цвета, а на шее был всё тот же шарф в горошек. Дым от сигареты напоминал разлетающийся на парашютики белый одуванчик.

– Вы же обещали, что забудете моё имя. – Игорь улыбнулся против воли.

– И забуду, когда вы захотите, – ответила Ольга совершенно серьёзно. – Но вы же не хотите.

Игорь и правда не хотел. Точнее, больше всего на свете он хотел, как оказалось, именно этого – чтобы она его не забыла.

– Как ваш концерт? – спросил он слегка язвительно, чтобы скрыть смущение. – Что сегодня играют?

– Шуберта, – с невозмутимой улыбкой ответила Ольга. – Зачем вы спрашиваете? Вы же мне не верите и считаете, что я сумасшедшая.

– Даже если вы сумасшедшая, Ольга, я вчера не заболел. Спасибо вам за мяту, – сказал Игорь и понял, что он, кандидат наук, университетский преподаватель, строгий инженер, краснеет в эти минуты до ушей. А ещё – что он с неотвратимостью Алисы в Стране чудес и примерно с той же скоростью падает, падает, неостановимо падает в чужую сказку.

Теперь каждый день после работы Игорь спешил на трамвай, выходил на конечной остановке и почти бежал по тропинке к старому дереву. Они с Ольгой исходили уже весь парк, и теперь Игорь знал истории деревьев и людей, которые когда-то бродили под ними; знал, как зовут всех уток и двух лебедей, залетавших периодически на старую плотину внутри парка и живших на пруду. Он знал, как зовут всех игравших в высокой траве окрестных детей – Ольгу дети воспринимали как неотъемлемую часть парка, здоровались с ней, рассказывали о своих проблемах и радостях. Игорь успел побыть судьёй на нескольких футбольных матчах на заброшенной площадке и даже провести мастер-класс для самых маленьких по тому, как надо бить пенальти.

Каждый вечер он провожал Ольгу на пустынную концертную площадку на очередной концерт и шёл домой вприпрыжку, как влюблённый школьник, возвращающийся со свидания с мыслями о следующем.

Игорь не задавался вопросом о том, кто такая Ольга – или что она такое, он принимал как должное и её беззвучную музыку; и то, что она рассказывала о своём детстве и никогда – о том, что было после него; и то, что в парке никогда не было ни мусора, ни бродячих собак, ни злонамеренных людей. Как-то он спросил Ольгу, не страшно ли ей здесь одной, на что она, пожимая плечами, спокойно ответила, что тот, кто пришёл сюда со злом в сердце, никогда не войдёт под эти деревья.

Игорь поверил, да и как было не поверить той, которая просила подорожник вырасти рядом с футбольным полем накануне детского матча, и подорожник, слушая её слова, тянулся из земли навстречу?

Игорь не задавался вопросом о том, что он чувствовал к Ольге и что будет дальше, – ему казалось, что эта сказка никогда не кончится.

Игорь никогда не бывал в сказках и вообще не имел понятия о том, что они могут заканчиваться.

Сентябрь подходил к концу. Небо затянули тяжёлые, похожие на пыльные мешки тучи, дождь как зарядил в понедельник, так и к пятнице не кончился, и Игорь, промокнув на остановке (не забывать на работе зонт он так и не научился, несмотря на Ольгины вечные подколки), всё-таки простудился и заболел. Пришлось взять больничный: он не мог не то что пойти на работу, а встать с кровати и сказать хоть слово. Участкового врача вызвала сердобольная соседка, которой он позвонил в дверь и засунул в недоверчиво открывшуюся узкую щёлочку листок с просьбой позвонить в поликлинику, поскольку говорить он сам не может.

Соседка, всегда его не любившая за угрюмый нрав, неожиданно пожалела Игоря и не только вызвала врача, но и принесла банку малинового варенья. Запивая горсти таблеток чаем с чересчур сладкой малиной, Игорь с горечью вспоминал сочную зелёную мяту и неистово тосковал по Ольге. Предупредить её о своей болезни он не мог, но нечего было и думать идти в парк в таком состоянии.

Как только температура спала и голос появился, он оделся потеплее и, невзирая на собиравшиеся на горизонте тучи, с укоризной глядевшие на него и обещавшие возвращение ангины, вышел из дома.

За время болезни Игоря осень окончательно вошла в свои права. Деревья в переулке стыдливо закрывались голыми ветками от холодного ветра. В лужах отражалось далёкое и высокое сентябрьское небо, и каждый звук под этим небом казался бесконечно чистым и почему-то последним.

Мальчишка на углу уже не продавал газеты – наверняка вернулся в школу и решает там другие задачи, не экономические. В детской песочнице лежало заброшенное и забытое хозяином пластмассовое ведёрко; Игорь вспомнил свой летний сон про песочные часы. Его передёрнуло.