– Уходишь? С Арманом? – У мамы, вернувшейся с работы, был, видимо, удачный день, и настроение ее было превосходным.

– С кем же еще? – голос Сабины подрагивал от возбуждения, и Елена Александровна всмотрелась в ее горящие глаза.

– У вас все хорошо?

– Все супер, а почему ты спрашиваешь?

– Мне показалось или ты чем-то встревожена? – Что-то почувствовав, мама пошла по следу, а это означало, что отвертеться вряд ли получится.

– Нет, все нормально, – уклончивый ответ давал лишь временную передышку.

– Точно?

– Конечно.

– Ладно, не хочешь – не говори. – Мама обиженно поджала губы, и Сабина сдалась.

– Мам, ну не дуйся. Я не встревожена, просто… ну, может, чуть-чуть. Он сказал, что мы поедем в какое-то необычное место, где он хочет со мной о чем-то поговорить.

– Вот как? И ты не догадываешься о чем? – заинтересовавшись, Елена Александровна села рядом с Сабиной на подоконник.

– Думаю, что догадываюсь.

– О чем же? – Мама так пристально вглядывалась в ее лицо, что Сабине стало очевидно: пути к отступлению отрезаны.

– Мне кажется, что он… собирается сделать мне предложение.

– Предложение? Почему ты так решила?

– А что еще он может мне сказать?

– Ну, мало ли. – Мама не спешила разделить с дочерью ее энтузиазм. – А если ты ошибаешься?

– Значит, я полная дура и ничего не понимаю в жизни.

– Скорее, это значит, что ты влюблена и ждешь от него взаимности, – мама обняла Сабину и погладила ее по голове. – Очень надеюсь, что он тебя не разочарует.

– Мам, я же знаю, что он с самого начала тебе не нравился, – в голосе Сабины звучала обида за возлюбленного. – Может, все-таки объяснишь почему?

– Назовем это материнским чутьем или интуицией, но я буду очень рада, если окажусь неправа, честно. – Мама смотрела на дочь с нежностью и какой-то затаенной печалью.

– А я-то как буду рада! Ладно, не переживай, все будет хорошо, – повторила Сабина сказанную Арманом фразу, и ей очень хотелось верить, что именно так все и будет.

В этот момент во двор въехала знакомая BMW, и Сабина, вспорхнув с подоконника и торопливо поцеловав маму на прощание, выскочила во двор.

Машина летела по горной дороге в сторону одного из ущелий, которыми изобиловали окрестности Алматы – города, где жили Сабина и Арман. Оба любили этот город, но не только потому, что родились и выросли здесь, но и потому, что этот солнечный, радушный город у подножия хребтов Заилийского Алатау трудно было не любить. Более того, к нему было непросто остаться безучастным, прочувствовав его удивительно добрую атмосферу, тонкий восточный колорит и необъяснимо притягательную магию. Город околдовывал каждого ступившего на его гостеприимную землю, заставляя вновь и вновь возвращаться к его утопающим в зелени улицам и распахнутым вширь площадям, к влекущим прохладой паркам и стремительным горным рекам, к веселому шуму фонтанов и дыханию близких гор.

Этот город любили все алмаатинцы, но особенно дорог он был тем, кто родился и жил в нем до конца девяностых годов прошлого столетия, когда Алматы был еще Алма-Атой – уютным городом с уникальной архитектурой, умиротворяющей тишиной тенистых улиц и журчанием арыков, несущих кристально чистую воду от спрятанных высоко в горах ледников. Для тех, кто летом проводил выходные на Бутаковке 12 или в парке Горького, а зимой – на «Медео» 13 или Чимбулаке 14 , для тех, чья юность прошла на «Недельке», «Чоканке» или «Тулебайке» и кто был завсегдатаем в «Миражке», «Льдинке» или «Театралке» 15 , вряд ли были на карте места и названия милее этих. Тогда Алма-Ата была еще столицей, и жизнь, с одной стороны, била в ней ключом, с другой – была неспешной, ясной и простой, полной неброского очарования и безмятежности. И едва ли не каждому жившему здесь в то время было априори присуще совершенно особенное мироощущение, сформированное духом этого города – духом, проникнутым поэзией Сулейменова 16 и эпохальностью романов Есенберлина 17 , теплотой картин Айманова 18 и психоделикой «Иглы» 19 , эмоциональностью пейзажей Шарденова 20 и параллельными мирами Калмыкова 21 , светлой грустью «Девочки в платьице белом» 22 и волнующим голосом Батыра 23 . Этот дух был напоен сухими морозными зимами и знойным летом, бурными майскими грозами и слепыми дождями, после которых появлялась сияющая на солнце радуга. Воздух после ливней был сладок и живительно-свеж, и крепкий запах мокрого асфальта сливался с терпкой пряностью травы и смолистым запахом хвои, а в жаркие дни голова шла кругом от пьянящего аромата роз, которыми были засажены бесчисленные городские клумбы. Весна была здесь восхитительна; улицы тонули в нежно-розовой пене вишни и урюка 24 и лиловых волнах сирени, и над всем этим буйством запахов и красок гордо плыл фимиам цветущих яблоневых садов, обступавших город плотным душистым кольцом, и уже осенью безраздельно царил здесь вкус и аромат знаменитого алма-атинского апорта – символа этого города 25 , – который для всех без исключения алмаатинцев, как бы далеко ни забросила их потом судьба, всегда оставался ни с чем не сравнимым, незабываемым вкусом детства.

Сейчас б'oльшая часть садов исчезла. Их потеснили скучные многоэтажки и помпезные особняки, выросшие как грибы после дождя на месте того, что еще недавно было культурным достоянием столицы, – и сравнение Алма-Аты с городом-садом стало историей. Исчез апорт, безжалостно истребленный в эпоху преобразований и реформ, не обязательно несущих благо. Менялся и внешний облик города, который в полном соответствии с веянием времени застраивался однообразными стеклянно-бетонными конструкциями – жилыми высотками, офисами и торговыми центрами, – лишающими индивидуальности его неповторимое некогда лицо, а неизбежные в любом мегаполисе пробки вынуждали даже широкие алма-атинские улицы задыхаться от переизбытка машин, а измученных борьбой с городским транспортом горожан – от смога.

И все же… Сады исчезли, но аура города осталась. Осталась та непостижимая магия, которой сложно противостоять. Алма-Ата все еще была душой и сердцем Казахстана, его жемчужиной и главным украшением, и именно этим – ласковым и светлым – именем до сих пор звали город те, в чьей памяти он был прежним, ибо новое название, Алматы, по сей день порождающее споры среди сторонников и противников переименования, резало слух и упорно не ассоциировалось с представлением о городе, знакомом с детства (по этой же причине Арман, Сабина и все их родственники и друзья продолжали называть город не иначе как Алма-Ата). В конце девяностых город уступил столичный статус безжизненно-холодной и ветреной Астане, не уступив ей, впрочем, и сотой доли своего очарования, и был теперь средоточием если уже не политической, то культурной и финансовой жизни страны, приобретя неофициальный статус южной столицы.