— Не силой, сама согласилась. Точно, точно! Сначала по Риму гуляли, потом он стал ее в имение провожать, которое за Коллинскими воротами.

— Тысячу тысяч заплатил — только чтоб покрывало скинула. А потом...

— Квириты! Слушайте меня, Макра, вашего трибуна, вашего заступника! Слушайте! Доколе гнусные богачи будут растлевать наш Рим, оскорблять богов и людей? Горе тебе, Вечный город! Марк Лициний Красс соблазнил весталку Лицинию! Под суд святотатцев, под суд! А-а-а-а-а!

Вот оно что! И вправду новость. Марк Лициний Красс? Кажется, Прим и его поминал. Богатый, говорит! Ну про весталку и потом послушать можно. Что там еще про Спартака?

— Этим гладиаторам Серторий мечи испанские прислал. Сто тысяч мечей! Одним ударом любой щит пробивают.

— Хлеба!.. Хлеба на всех не хватит!

— ...Кого поймают — живьем едят. Обычай такой у фракийцев, чтоб, значит, сила врага в него перешла.

— Одну матрону в Ноле целой когортой насильничали!

— Хлеба!.. Хлеба на всех не хватит! Добрые квириты, хлеба!..

— Чепуха все! Спартак — бывший трибун Мария, его настоящее имя — Квинт Курий.

— У них, у гладиаторов, боевые собаки имеются. Ногу откусывают враз!

— Да не ногу, не ногу.

— Хлеба на всех не!..

А забавно! Неужели эта толпа перепуганная — тот самый римский народ, что миром правит? Их же голыми руками брать можно, без всяких боевых собак!

Эй, красивая! Не заблудилась? Могу проводить!

Оглянулась. Опять? Опять и снова, Папия Муцила. Стоит Аякса куда-то отпустить, обязательно пристанут. В прошлый раз Слон был, теперь...

— Если тебе к Новым лавкам, давай вместе проталкиваться. А то затопчут добрые квириты! Зачем такой красивой среди этого стада пылью и потом дышать. Пошли?

Подмигнул. Нет, не Слон. Ростом даже повыше и плечами пошире, зато без брюха. Черноволос, голубоглаз, губы яркие, складки резкие у рта. И тога лучшей шерсти с каймой красной, прямо как у моего лопоухого. А неплох!

...Неплох. Только екнуло сердце. Не Слон, точно. Такой схватит — не отпустит. И нож не достанешь.

— Пошли! — улыбнулась. — До Новых лавок. Только чтоб не приставал, ясно?

Вновь подмигнул. Сколько ему, черноволосому? За тридцать, пожалуй, но ненамного.

— До лавок, красивая. Только чтоб не приставала, ясно?

Засмеялись уже вместе. Засмеялись — пошли, он впереди, я чуть сзади. А народу все больше, все гуще, того и гляди и впрямь затопчут. Вовремя мы с этим парнем встретились! Вовремя — и в месте нужном. С глазу на глаз не рискнула, пожалуй.

Идем. А в спину...

— ...Опасности никакой не представляет, о чем консул Лентул сообщить вам, добрые квириты, спешит. Шайка презренных гладиаторов возле Салерна объявилась, но город не взяла и прочь постыдно убралась. Войско же наше в готовности полной боевой к уничтожению оной шайки приступило...

Вздохнула, дух перевела. Вот теперь наконец ясно — возле Салерна Спартак, как раз на границе Лукании и Кампании. Он там, боев еще не было, консулы не спешат. Эх, узнать бы еще про Крикса! Два войска — и у них, и у нас.

— Ну вот, пришли. Тебе дальше куда, красивая?

Действительно, пришли. Здесь, у Новых лавок, что рядом долгим вдоль Фульвиевой базилики тянутся, тоже толпа, но пробраться можно. Итак, дальше. А куда дальше?

Может, еще пройдемся? Если не спешишь.

Стоит черноволосый, не уходит. Улыбается. Приятная улыбка, только с таким я бы точно гулять не пошла. Почему, и не скажешь сразу, но...

— Что проводил, спасибо. Давай сразу, для ясности. Я от любовника, дома ждет муж, но интересуют меня не мужчины, а война.

Задумался на миг, кивнул, вновь улыбнулся, но иначе совсем. Плеча моего коснулся, в глаза взглянул.

— Меня, признаться, тоже. Ты молодец, как погляжу! Луций Сергий Катилина, бывший военный трибун, — к твоим услугам, красивая. Что именно тебе узнать хочется? Или просто познакомиться хотела?

Выдержала я его взгляд. Умолк бывший трибун военный.

— Спрашивай!

— Поняла... Кажется, поняла, Луций Сергий. Спасибо. Ты умеешь объяснять.

— Тебе спасибо, красивая. Ты умеешь слушать. Это труднее.

Мы с тобой виделись лишь однажды, Луций Сергий Катилина. Потом уже, когда твоя страшная слава прилетела даже к нам, через четыре моря, через три реки, я все думала — ты это был, не ты?

Обидно даже, вспоминаю — и вспомнить почти нечего. Другие многословней будут. «Катилина, как вы, мне думается, помните, обладал очень многими признаками величайших доблестей». Цицерон сказал, самый заклятый твой враг, такое дорогого стоит!