– Уже скоро… Так вот, сей святой при жизни был величайшим грешником. Однако когда наконец упокоился в грехах и его принялись отпевать, то грешник внезапно поднялся во гробе и начал повторять слова литургии. Потом лег во гроб и оставался нетленен еще двадцать дней, пока его не похоронили в крипте собора…

– Беднягу похоронили заживо, – понял я.

– …И причислили к святым. Типичная каталепсия! Отец заинтересовался, ну и… Так что я имею полное право считать святого Адильберта своим покровителем… Ну, пора!

Она осторожно поправила какие-то проводки, затем взяла в руки то, что я принял за гвоздь, – острый стальной штырь, соединенный проводом с одной из лейденских банок. Внезапно я вспомнил то, что совсем недавно видел на сцене. Асклепий, сын Громовержца, воскрешает Ипполита. Тогда тоже сверкали молнии…

Юлия поднесла стальное острие к груди той, что неподвижно распростерлась на деревянном столе. Удар! Из стального жала полыхнула белая искра, и в тот же миг тело вздрогнуло, словно марионетка, которую дернули сразу за все веревочки. Спина прогнулась, задрожали руки…

Юлия бросилась к телу, наклонилась…

– Нет… Еще!

Снова удар. Страшная нескладная марионетка, казалось, пытается подняться, встать. Но как только стальное жало оторвалось от груди, тело вновь замерло.

– Но почему? – Юлия поглядела на меня, словно надеясь найти помощь. Я заметил в ее глазах растерянность, даже отчаяние.

– Еще раз, – предложил я.

Она кивнула и вновь взялась за Асклепиев жезл.

Удар! Голова девочки мотнулась в сторону, и внезапно синие губы дрогнули…

– Есть!

Юлия наклонилась над телом, затем облегченно вздохнула:

– Сердце… Кажется, получилось!

Она вновь склонилась над девочкой и принялась резкими движениями массировать грудь. Губы лежавшей на столе вновь шевельнулись, послышался тихий стон. Дрогнули веки…

Я стоял, не решаясь двинуться. То, что совсем недавно казалось нелепой сказкой, теперь происходило наяву. Курносая девушка в нелепых очках бросила вызов Смерти. Бросила – и… победила?..

– Помогите! – Юлия вытерла вспотевший лоб. – Надо продолжать массировать сердце.

Я сбросил оцепенение и подошел к столу. Когда я прикоснулся к груди той, что совсем недавно казалась трупом, то ощутил легкое тепло. Девочка жила!

– Сильнее! – Юлия нетерпеливо притопнула ногой. – Сильнее и резче! Вот так!

Через минуту девочка вновь застонала. Юлия провела рукой по ее лицу, приподняла веко…

– Что-то не так… Отойдите!

В ее голосе теперь слышалась тревога. Я повиновался, и девушка вновь склонилась над той, которую пыталась вырвать у Смерти. Прошла минута, другая…

– Нет… – Юлия растерянно взглянула на меня. – Сердце остановилось…

– Батарея! – напомнил я. – Скорее!

Она кивнула и вновь взялась за свой волшебный жезл. Удар! Еще! Белые искры били в недвижное тело, заставляя его дергаться на холодных деревянных досках, но я уже понял – чудо не свершилось. Смерть, на миг отпустившая свою жертву, вновь явилась, чтобы взять свое. Наконец Юлия отложила бесполезный жезл, долго слушала пульс и вдруг тихо застонала.

– Но почему? Почему! Я все делала правильно!

Внезапно я понял, что она плачет. На миг это поразило меня даже больше, чем все виденное, но я тут же опомнился.

– Юлия, успокойтесь!

Я обнял ее, девушка вновь застонала, всхлипнула:

– Я все делала правильно! Почему? Господи, почему?!

Ответить было нечего. Вернее, у меня было что сказать, но едва ли бы это помогло. Гальваническая батарея и стальной стержень – слабое орудие против Силы, которой Юлия попыталась бросить вызов.

– Вы сделали все, что могли… – начал я, но девушка резко мотнула головой:

– Нет. Я в чем-то ошиблась! Эта девочка могла бы жить! Понимаете? Жить!

– Понимаю.

– Ни черта вы не понимаете! – Юлия рванулась, подбежала к батерее и резким движеним дернула какой-то рычаг. Гул стих, мелькнула последняя искра, и в часовне наступила тяжелая, вязкая тишина. Я подошел к мертвой девочке и укрыл тело простыней.

– Вы курите? – резко бросила Юлия. – Конечно, курите! Дайте одну папелитку и убирайтесь. Мне нужно работать!

Я достал из кармана коробочку с папелитками и вдруг понял – гражданке Тома нельзя оставаться здесь. Какой бы железной ни казалась мадемуазель доктор, она всего лишь двадцатилетняя девушка, которая может изображать бесстрастного ученого перед гражданином Альфонсом д'Энвалем, но не передо мной. Сейчас я уйду, и Юлия останется одна наедине с телом той, которую не удалось спасти…