Работа горя
вернуться

Полозкова Вера
Шрифт:

что рассказал шанкар своему другу раджу, когда вернулся домой

иннокентию всеволодовичу

когда я прилетел, раджу, я решил: эти люди живут как богисказочные пустые аэропорты, невиданные дорогицелое стекло в окне и фаянсовый унитаз даже в самой простой квартиресчастливы живущие здесь, сказал, как немногие в этом мирепарки их необъятны, раджу, дома у них монолитныно никто из их обитателей не поёт по утрам ни мантры,ни киртана, ни молитвывроде бы никто из них не лентяй, ни один из них не бездельник —но они ничего не делают, кроме денег:кроме денег и денег, раджу, как будто они едят их:только пачки купюр рекламируют на плакатахпредставляешь, раджу, никакой нищеты, но вот если большая трасса —то во всю длину вдоль неё щиты, на которых деньги и даже – груды сырого мясакроме денег, раджу, как будто чтобы надеть их:нанимают чужих людей, чтоб заботились об их детяхкроме денег, раджу, но как попадётся навстречу нищий или калека —так глядят, будто он недостоин имени человекакроме денег, но не для того, раджу, чтоб жене купить на базаредорогих украшений или расшитых сариа пойти и сдать в банк, и соседям служить примером —и ходить только в сером, и жена чтоб ходила в серомженщины их холёны, среди старух почти нет колченогих, дряблыхно никто из мужчин не поёт для них,не играет для них на таблахдети их не умирают от скверной воды, от заразы в сезон дождей или чёрной пыли,только я не видел, чтоб они бога благодарилистарики их живут одни, когда их душа покидает тело —часто не находят ничьей, чтобы проводить её захотеласамое смешное, раджу, что они нас с тобой жалели:вы там детям на хлеб наскребаете еле-еле,спите на циновке, ни разу не были ни в театре, ни на концерте —люди, что друг другу по телефону желают смертия прожил среди них пять дней и сбежал на шестые сутки —я всерьёз опасался, что навсегда поврежусь в рассудкеи моя сангита аж всплеснула руками, как меня увидала:принесла мне горячих роти и плошку далачто с тобой, говорит, ты страшнее ракшаса, бледнее всякого европейца,я аж разрыдался, раджу, надо ж было такого ужаса натерпеться2 мая 2014. самолёт Москва-Сургут

«край у нас широк, изобилен…»

саше гаврилову

край у нас широк, изобилен,бесконечно сакраленсколько у нас древних зубодробилен,вековых душераздираленперед путешественником, где чёрен,где ещё промышленно не освоен,целый горизонт лежит живодёрени предателебоенвсяк у нас привит, обезболен,власти абсолютно лоялен,это слышно с каждой из колоколен,изо всех шапкозакидалени сладкоголосый, как сирин,и красивый, как сталиннами правит тот, кто всесилени идеаленот восторга мы не ругаемся больше матом,не ебёмся, не курим,нас по выходным только к банкоматамвыпускают из тюремв школе, без вопросов и встречных реплик,наши детки, краса-отрада,собирают нам из духовных скрепокмакеты адасудя по тому, как нас вертухаи обходят хмуро,и на звук подаются, дрогнув, —скоро снова грянет большая литератураи кинематограф1 июня 2014

«кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости…»

кроме балагуров, унявшихся в прежней наглости,престарелых красавиц, изогнутых боево —кто ещё с нами дремлет на ветреных пляжах в августе?только тучи и мидии, более никого.кроме нас, выбывших из правдолюбивых, спорящих(речи обличительны, добродетели показны),кто ещё свидетель всей этой роскоши, этой горечи,этой пегости, ржавчины, белизны.потому что воюющий с адом всегда навлекает весь егона себя,тьма за ним смыкается, глубока.только мы проиграли всё, это даже весело:мы глядим, как движутся облака.с мокрыми волосами, разжалованные, пешие,бесполезные, растерявшие что могли,мы садимся на берегу пожинать поспевшиеколыбельные, штормы, закаты и корабли.да, мы слышали: хрипнет мир, и земля шатается,как дурное корыто, стремится в небытие.шарлатаны вершат свои шарлатанцы и шарлатаинства.может, только это удерживает её.27 августа 2014

«я был тоже юн здесь. тогда люты…»

тате кеплер

я был тоже юн здесь. тогда лютыбыли нравы панкующей школоты.я был так бессмертен, что вряд ли тыверишь в это, настолько теперь я жалок.я писал здесь песни, и из любойкухни подпевали мне вразнобой;я царил и ссорил между собойнепокорных маленьких парижанок.я ел жизнь руками, глазел вокруг.полбутылки виски в кармане брюк.я был даровит – мне сходило с рук.мне пришло особое приглашенье.лишь тогда и можно быть циркачом,когда ангел стоит за тобой с мечом —он потом исчезнет, и ты ни в чёмне найдешь себе утешенья.я жил в доме с мозаикой – кварц, агат.я мог год путешествовать наугад.но пока писалось, я был богат,как открывший землю.(проговорив-товслух это тебе, я только больной урод,чемодан несвежих чужих острот,улыбнёшься девушке – полный ротчёрного толчёного шрифта).двадцать лет в булони или шайолюди раскупали моё враньё.я не знал, что истрачивал не своё.что разменивал божью милость.а теперь стал равен себе – клошар.юность отбирается, как и дар —много лет ты лжёшь себе, что не стар.лжёшь, что ничего не переменилось.22 октября 2014. Париж

колыбельная для ф.а

засыпай, мой сын, и скорее плыви, плывисловно в маленькой джонке из золотой травывдоль коричневой ганги в синий фонтан тревипринеси людям весть с холодной изнанки смерти,с видимого края любвизасыпай, моя радость, и убегай, теки,словно лунное масло, в долины и родники,в голубые лиманы, на дальние маякипогружая в питерские сугробы, в пески гокарнысразу обе рукизасыпай легко, моё сердце, и мчи, и мчисквозь базары стамбула, их свечи и калачи,суматоху вокзалов в маргао и урумчи, —прокричи всем, давайте праздновать, я вернулся,бриджабаси и москвичи8 января 2015 года

«начинаешь скулить, как пёс, безъязыкий нечеловек…»

начинаешь скулить, как пёс, безъязыкий нечеловек:там вокруг историю взрывом отшвыривает назад,а здесь ветер идёт сквозь лес, обдувая, как пену, снег,так, что лёгких не хватит это пересказатьчерез толщу смерти, через тугой реактивный гултого будущего, что прёт, как кислотный дождь:говори всё как есть, говори через не могуговори словно точно знаешь, на что идёшьникогда не поймёшь, что прав, не почувствуешь, как богатразве только четверостишие, в такт ходьбепробормочет старик, покидающий снегопад,и печально разулыбается сам себе3 февраля 2015

«сойди и погляди, непогрешим…»

сойди и погляди, непогрешимна нас, не соблюдающих режим,чванливых, не умеющих молиться,поумиляйся, что у нас за лица,когда мы грезим, что мы совершиммы купим бар у моря. мы споёмпо телеку о городе своёммы женимся на девушке с квартиройкури и ничего не комментируйуже недолго, через час подъёмкак горизонт погаснет там, вдали,ничком, с ноздрями, полными землимы все домой вернёмся, пустомели.мы ничего предвидеть не умели.мы всё могли.20 февраля 2015

«словно гибкое дерево, по утрам…»

словно гибкое дерево, по утрамсолнце через окна врастает в храм;стелется туман вдоль низин,глубоко вздыхает эчмиадзин,набирая воздух в колокола.моя девочка, как спала?через главные площади, вдоль мостовнад севаном-озером, сквозь ростов,где твой дед сидит с удочкой, не шумя —не мелькнёт ли чья-нибудь чешуя —над москвой, где услышу я,а старушка темза, поймав с высот,на руке тебе принесёт:этот нежный, южный, нездешний звонприлетит на мэрилибон,где дороги будут ему тесны, —звону новой, первой твоей весны —он поёт тебе из-за стен и рам:«ты красавица, мариам»6 апреля 2015