— Какие фотографии, о чём ты? — её плечи мигом расправляются. Она даже хочет встать. Желает уйти? Не дам.

— Я знаю, что ты танцевала в клубе не по своей воле. И я скажу сразу — со стороны твоих эгоистичных родителей это было мерзким поступком. Так использовать свою дочь, лишь бы прикрыть свои странные наклонности и фетиши.

— Прекрати, — прорезается её звонкий голос через пелену спокойствия. — Я сама пошла на это, и это тебя никак не касается!

Она резко встаёт с места и идёт на выход. Но останавливаю её другими словами:

— Тебя засняли в «Сфере». Как ты выходила из кабинки полуголая, со слезами на глазах. Тебе ведь было противно, так? Но ты танцевала. Лишь бы родителей не спалить. Понимала, что если узнают о них, твоей репутации конец. Годы голодовок, спорта, полетят к чертям.

Прозвучало слишком жёстко и грубо. Не вижу смысла преподносить эту информацию мягко.

Хочу спросить, кто тот шантажист, но понимаю, что сейчас не время. Будь он передо мной, я бы ударил его по лицу. Десять раз. Лопатой.

Но нет, молчу. Потому что Каролине пока хватит.

Её плечи подрагивают, а ладони сжимаются в кулаки.

Резко оборачивается ко мне лицом и смотрит заплаканными глазами.

Хочу её обнять. Вот прямо раздирает всё, чтобы этого не сделать.

Вытерпеть эти слёзы, прижать к себе.

Я — не романтик, вот вообще. Но только при этой девчонке меня всего выворачивает наизнанку.

— Откуда ты узнал про фотографии?

И снова дрожащий голос делает это. Режет по обнажённой душе.

— Твой отец рассказал.

— Зачем?

— Я увидел тебя год назад в клубе. Запала ты мне, — её тело. Только оно. — Решил найти — нашёл. Пошёл сразу к твоему отцу, потому что слышал, что скоро ты выходишь замуж. Сказал: хочу твою дочь. И он отдал. Взамен на то, что я выкуплю у него компанию. Ту самую, разрушенную, валяющуюся на дне. А потом сказал, что вместе с тобой идёт проблемка. В общем, твой папаша, зная, что ты мне нужна, решил спихнуть вашу общую нелепость на меня. А избавиться от неё было в моих интересах. Чтобы не запятнать твою репутацию. Потом же я узнал, что у Андрея есть и твои одиночные фото.

– Год назад? — недоумённо шепчет, бегая взглядом по комнате. — И почему ты не сказал раньше? И начал наше знакомство, как полный мудак?!

Не отрицаю — мудак. Привык действовать по-своему. Легче взять силой, чем переубеждать. Да и играть куда веселей.

— Разве тебя сейчас волнует это?

Она снова не отвечает.

— И что стало с теми фотографиями?

— Я их сжёг, — выпаливаю правду. — После того, как Женя закрыла меня в кабинете. Чтобы если сесть за решётку, то хоть с законченным делом. Думал, что успею уйти с ними и разобраться потом, но… Кто-то появился не вовремя.

И нет, я не перекидываю всю вину на неё. Но, кажется, Каролина сама накручивает себя.

— Это из-за меня? — спрашивает неуверенно, потеряв весь запал.

— Нет, не бери в голову, — отмахиваюсь. — Ты ела?

Последний вопрос вылетает неосознанно. Я спрашиваю его каждый день на автомате. Вижу её и первая мысль: съела ли она сегодня хотя бы проклятый йогурт.

— Тебя волнует только это? — голос надрывается. В уголках глаз начинают скапливаться ненавистные мне слёзы.

Сдерживаюсь, чтобы не подойти. Еле-еле. Но чувствую, мой ручник медленно сам спускается вниз, давая мне волю сделать несколько шагов вперёд.

— Тебя обвиняют в убийстве, которого ты не совершал, а всё, что волнует, ела ли я? — первые слёзы скатываются по щекам, и я, сжимая челюсти, плюю на всё. Отталкиваюсь от подоконника и в одно движение оказываюсь рядом.

Обхватываю её и прижимаю к себе, ощущая подрагивающее тело.

Сейчас она в обычных босоножках, даже не на каблуках, и еле достаёт мне до подбородка, которым утыкаюсь в её макушку.

Обнимаю и, наконец, чувствую спокойствие за последние несколько дней. Вдали от неё необычно. Вот тебе на… Привязался. Недели — то не прошло. Или прошло? Я перестал считать время.

— Меня не посадят, — отвечаю стойко. — Существенных доказательств нет. Но продержать могут долго. Женя — не последний человек, и сейчас её словам верят больше, чем мне. Она уверена, что это сделал я. Ты ведь не давала показаний?

Каролина не отстраняется, но не обнимает. Держит на моей груди ладошки, сжимая майку. Качает головой и поднимает на меня свой заплаканный взгляд.

— Нет, — шмыгает носом. — Папа подсобил. Я была не уверена в собственных мыслях, поэтому… Не стала ничего им говорить. Просидела эти дни дома, считая тебя убийцей. Ты же псих. Ненормальный. Вечный манипулятор. Кто тебя знает?