Четверо, собравшиеся вокруг стола, не обращали внимания на ругань: все ждали.

Роль палача при артефакте исполнял невозмутимый, как глыба льда, мужчина средних лет — подтянутый, обаятельный: когда он улыбнулся мне при знакомстве, на щеках появились трогательные ямочки. Сейчас, правда, он был спокоен и сосредоточен — работал. Сидел в изголовье стола, там, где располагались управляющие пластины, и, подобно композитору, создающему новую пьесу, порой задумчиво касался клавиш в одному ему понятной последовательности.

Король сидел в кресле сбоку от стола, чуть поодаль. Он буравил взглядом основание стола и порой недовольно кривился — происходящее было ему противно. Рядом со столом, следя за ломкой магических и психических барьеров с академическим интересом, стоял молодой энергичный мужчина — Мориц Сенад, занимавший при короле должность начальника службы безопасности. Его любопытство вызывало главным образом время, которое затратит палач на подготовку «материала для допроса».

А напротив него, через стол, стояла я, сцепив за спиной руки. И получала удовольствие.

Было так ново и так приятно видеть Великого Змеелова столь жалким, беспомощным, обреченным. Маленький, трусливый, убогий человечек, состоящий почти из одной ненависти, — я даже предположить не могла, откуда ее столько взялось. Хитрый и изворотливый, этого не отнять; безжалостный, с удовольствием ломавший судьбы. Никому не нужный теперь, кроме своих палачей.

— Можно начинать, — через некоторое время разрешил артефактор. И Сенад с предвкушением в глазах открыл свой блокнот с заметками.

Великий Змеелов плевался ядом, но отвечал на вопросы. О приказах и казнях, о грешках своих любимцев и захвате власти. О Создателе, который явился ему во сне незадолго до появления зеленой гнили и назвал его, Ворика, спасителем. О том, как придумал делать из крови змеев лекарство от болезни, как использовал его для манипуляции людьми…

Много чего говорил, заполняя один за другим звуковые кристаллы для архива. Под конец осип и он, и следователь, и даже я была к этому близка, хотя вопросов задавала куда меньше, чем Мориц. О тех вещах, в которых, отлично зная орден изнутри, понимала куда больше сторонних наблюдателей.

Когда кристаллы закончились, пришлось слать одного из ожидавших за дверью людей за новыми.

— Тварь! — прошипел мне Великий Змеелов. Молчать на этом столе сложно, мучительно больно — рвется наружу все то, что прежде было сокрыто. И если не задавать нужных вопросов, объект обычно начинает говорить обо всем, что приходит в голову. — Змеиная подстилка! Надо было сжечь тебя еще тогда, вместе с ублюдком…

— Ты свою возможность упустил, — ответила я, равнодушно пожав плечами. — Теперь я погреюсь у твоего костра.

Провоцировала. Низко, недостойно — издеваться над тем, кто не может ответить, бить лежачего. Но я слишком ненавидела этого человека, чтобы помнить о каком-то благородстве.

Вместо внятного ответа он опять разразился бранью. Кажется, та грязь, которую исторгал Великий Змеелов сейчас, составляла основу его сущности.

— Проклятье, — пробормотал Орлен. — Мориц, в следующий раз будь более предусмотрительным!

— Простите, ваше величество, — развел руками тот. Он тоже, как и я, давно примостился на табуретке. Стоять столько времени почетным караулом у одра старого коршуна — много чести. — У меня никогда допросы не затягивались на шесть часов без перерыва. И, надеюсь, впредь не затянутся!

— Надо было придушить отродье сразу, брюхо тебе вспороть. Зря решил использовать… — прокашлял Великий Змеелов.

Меня словно окатило холодной водой.

— Мой сын… жив? — подалась я вперед, приподнявшись на стуле.

— Сдох уже небось в какой-то канаве, — хрипло расхохотался старик.

— Он родился живым?! Куда ты его дел, падаль?! Говори!

— Норика, прекрати! — рявкнул Мориц, вскакивая. С грохотом упал его стул.

Подоспел со своего места король, сообща мужчины оттащили меня от Великого Змеелова.

— Ты его прикончишь и тогда точно ничего уже не узнаешь! — пытался воззвать к здравому смыслу Орлен.

— Норика, это будет слишком легкая смерть, не надо!

Меня трясло. Я даже не вспомнила сейчас о магии, хотелось голыми руками разорвать на части дряблое, высохшее тело, вырвать горло, чтобы только не слышать хриплого издевательского смеха. Я не слышала ничего, кроме этого смеха, и хорошо, что физически мужчины были сильнее: слова их до меня не доходили и никакого воздействия не имели.