Во время этой пьяной вакханалии хитрые ублюдки (Толстый и Тонкий) развели папочку на крупную сумму денег. Разумеется, что мы были слишком нищими, чтобы иметь наличность размером в сто тысяч рублей. Мы вообще наличность имели не каждый день, даже по сотне, а тут речь шла о тысячах. День на пятый они пришли к нам утром, когда у отца гудела голова, с холодным пивом и продолжили процесс спаивания моего наивного папаши. К обеду, когда он был энергичен и пьян, два разводилы рассказали ему о своих нуждах: есть машина, иномарка, битая, которая стоит, если привести ее в порядок, немалых денег, поэтому ее надо выкупить, подшаманить, а потом толкнуть и получить хорошую прибыль, но для реализации этой идеи нужна сотня тысяч.

–Олег, найди, а? Прибыль потом поделим, отвечаю, – говорил Толстый, прикуривая отцу сигарету.

–Где ж я возьму такие деньги? – замялся Седой.

–А ты кредитнись, – посоветовал Тонкий.

–Кто мне даст? – всерьез задумался Седой. – Я же безработный.

–Быстрые займы есть, Олег, – подсказывал Толстый, – там дают всем.

Вот так просто моего отца развели на кредит под огромные проценты два ублюдка. Знаете, мне интересно, по какой причине мой придурковатый папаша не спросил этих уродов, почему они сами не хотят взять там кредит. Он просто взял паспорт, сел, будучи пьяным, за руль своей машины и поехал с ними брать этот чертов займ.

Жизнь наша катилась под откос, вартира превратилась в помойку, в притон для пьянчуг. Я часто пропускала школу. Скоро моя учительница стала задаваться вопросами. Отца вызвали, но он был не в состоянии идти. Учительница пришла сама, но ей не открыли. Тогда она прислала социальную защиту. Тем отец открыл, но, когда понял, что дело пахнет жареным, стал орать на них, рассказывая обо всех своих бедах, за их безжалостность и непричастность к нашим несчастьям, а потом прогнал прочь, так и не запустив в квартиру, где в тот момент была гора пустых бутылок. Хорошо, что гости хотя бы разошлись. Потом пришла милиция: инспектор по делам несовершеннолетних. Ее визит принес нам много проблем, как могло сначала показаться, но они быстро забылись, наверное, потому что Седой обходил все кабинеты, наорал и укорил всех, кто причастен к происходящему, пристыдил их, опозорил, и те, дабы не связываться с моим чокнутым папашей хотя бы некоторое время, замяли дело, потому что такие они все работники.

После смерти дедушки бабушка стала увядать с еще большей скоростью, чем раньше. Седой совсем не ухаживал за старой больной матерью, она мало ела, мучилась от болей, плохо спала. Баба Вера за месяц так постарела, что ее было просто не узнать. Она превратилась в живой высохший труп. Выходить к подъезду подышать самостоятельно она уже не могла, а отец отказывался ей помогать, поэтому она затухала в четырех стенах своей комнаты, провонявшей старостью и мочой. Как она устала от этих непрекращающихся пиршеств, несмолкающей музыки, поселившихся у нас гостей… Когда был жив дед, у нее была поддержка. Пусть он был стар и немощен, но бабушка знала, что муж ее рядом, жив, опора ее и стена, которая стала сыпаться к закату своей жизни, но это была ее стена. После его смерти у бабушки пропала какая-либо уверенность, надежда на спокойствие. Никто не помогал ей, кроме женщин, приходивших к папе в гости. Они кормили ее супом, интересовались, чем помочь, давали таблетки. Бабушка могла хотя бы вздохнуть с неким облегчением, когда в доме появлялись женщины, потому что мужчинам было плевать, что в соседней комнате сохнет старуха, а женщины же хоть как-то старались смягчить этот процесс медленного помирания. Особенно перед бабушкой распиналась Грачевская. Кто-то даже говорил, что она подалась в няньки, чтобы старуха ей что-то оставила, чтобы охмурить Седого, который будет вот-вот наследником, чтобы… Нет, Грачевская просто относилась к старой больной женщине со всем своим состраданием, чего многим людям не понять, ибо они твари законченные. Пусть в этой громкой круглой женщине были другие пороки, недостатки, но светлое, которым она тогда очень помогла, нельзя забывать. Надо видеть в людях и хорошее, уметь благодарить. Еще много помогали бабушке наши соседи. Сосед не то чтобы, а вот его жена да. Эта святая женщина ежедневно интересовалась здоровьем моей бабушки, причем, лично у нее. Она ходила к бабе Вере в гости, угощала ее всяким, беседовала, когда та плохо себя чувствовала, соседка вызвала ей скорую помощь и спасла, продлив на какое-то, пусть и короткое, время жизнь. Вика и Настя тоже помогали бабушке. Когда они узнали от Грачевской, в каком баба Вера состоянии, в тот же день явились к нам. Какая лекция была прочитана моему отцу этой парочкой! Он даже плакал! До него наконец дошло: мать при смерти! Жаль, что эти две подруги явились так поздно. Обиженные на Седого за цирк, устроенный после похорон моего деда, они презирали отца, потому и близко к нему не подходили. Новость о том, что бабушка моя стремительно идет к своей смерти, огорчила их, подробности ужаснули, поэтому они и решили вмешаться.

Утро субботы, мы не спим, играет Queen, папаша упивается великолепием голоса кумира и собственным музыкальным вкусом. В дверь постучали. Он велел открыть. То были девочки. Как я была им рада! Я повисла на них, поочередно целуя в пухлые мягкие щеки. Я надеялась на них, они могли, как герои, спасти меня, нас.

Отец вышел в коридор, когда услышал знакомые голоса. Он смотрел на гостей виновато, но в душе теплилась радость: они снова пришли, вернулись, его любимые подруги, уважаемые, ценные.

Девочки поздоровались с папой, осведомились о делах. После шаблонных фраз обе прошли в комнату бабушки. Я с ними. Там они долго интересовались ее самочувствием, как ест, как спит, чего не хватает. Бабушка дождалась своего звездного часа и вылила на девочек все свои жалобы, а их, поверьте, было предостаточно. Мне сейчас ее жалко до ужаса, а тогда она в моих глазах была стукачкой. Я хотела, чтобы долгожданные гости спасли меня, избавили от пьяниц в квартире, шлюх и прочего дерьма, но я не хотела, чтобы они ругали отца за бабушку, потому что его чаша весов моей любви сильно перевешивала сторону старухи. Я тогда прирастала к отцу, брошенная матерью, с которой Седой мне не давал общаться, потому моя любовь к нему росла как к человеку, бывшему единственным близким в моей жизни. Все враги отца были моими врагами, в том числе и бабушка. Я омерзительное дитя, исчадие адской бездны – это понимаю сегодня, но не тогда… Я это к тому, что мне, маленькой бестии, не было жалко бабушку ни на грамм. Истощенную старуху с трясущимися руками, обтянутыми сморщенной кожей, от которой пахло мочой; старуху, чьи седые волосы, немытые уже несколько недель, выбивались сальными тонкими прядками из-под косынки; старуху, сидевшую в халате, который она не меняла уже столько дней, потому что не было сил. Мне не было ее жалко. Тогда я не понимала цену жизни, семьи, человечности. Я была под влиянием одного лишь воспитания отца, а голова моя еще не в состоянии была соображать самостоятельно, вне зависимости от воспитания, получаемого мной от Седого, кого я считала единственным родным и близким человеком, ведь от остального мира он меня умело оградил, дозировано пуская в мой манеж лишь тех, в ком сам нуждался, и ему было абсолютно неважно, нуждалась ли в них я.

Поняв, что бабушке необходим завтрак, Вика пошла его организовывать, а Настя пошла проводить беседу с моим отцом.

–Олег, – говорила она, сев на скрипучий деревянный стул на кухне напротив моего отца, – как часто у тебя мама кушает?

–Как попросит, так и кушает, – отвечал отец, говоря чистую правду.

–Да ну? – Настя не поверила и посмотрела на Седого с холодной издевкой. – А как часто она просит?

Отец пожал плечами.

–Хорошо, – продолжила она докапываться до истины, – спрошу иначе. Олег, когда она ела последний раз?

–Вчера, – уверенно ответил отец.

–Во сколько?

Седой пожал плечами: он не помнил, правда, потому что вчера пил весь день с Толстым и Тонким, но кто-то точно кормил мать, возможно, Витя.

Настя изменилась в лице от такого пренебрежения к старухе.

–Сколько раз в день ты ешь? – жестким голосом спросила она.

–Да как придется, – просто ответил отец.

–А Лиска?

–Да ну, кто ж знает, тоже, – Седой терял уверенность, отводил глаза.

–Тоже? Как придется? Первоклассница должна есть регулярно, – Настя начинала выходить из себя, – а не тогда, когда ее папаша соизволит о ней вспомнить.