Но сейчас? Мы оба выжили в той битве только для того, чтобы очертя голову броситься в новую — ту, что скрыто кипела дольше, чем мы ожидали, и опять времени подумать о нас не существовало. В ожидании звонка Фина оно у нас появилось. И теперь, когда оно есть, я хотела делать все, что угодно, только не думать о нас. Или о себе. Все, о чем я хотела размышлять — это о следующей миссии.

С этим казалось намного легче справиться.

— Я не хочу бить тебя, Вайят, — проговорила я, заставляя себя улыбнуться. — Ты не такой полезный, когда истекаешь кровью и теряешь сознание.

Его глаза сузились. — Пожалуйста, не шути.

— Я говорю серьезно! — Спрыгнула с кровати и прошествовала в другой конец комнаты, повернувшись к нему лицом, когда добралась до двери. — Злость на тебя не поможет. Веришь, нет, даже, черт возьми, злость на себя не помогает? Единственный гребаный человек, на которого я хочу сейчас злиться, — это тот придурок Колл, потому что именно он создает все наши проблемы.

— Это не Колл влияет на нас, Эви.

— Ох нет? Без наводки на Парк-Плейс от него, я, вероятно, нашла бы нужную информацию вовремя, чтобы спасти Руфуса от Собрания, и, возможно, даже имела бы время для дневного сна, который пропустила из-за двух сломанных ног и отравления угарным газом.

— Ты что, намеренно включаешь дуру?

— Прости? — Я сделала три шага к нему, прижав руки к бокам, кипя от злости. Он встал, расправив плечи и разжав кулаки, ожидая нападения и не делая ни малейшего движения, чтобы защититься от него. — Какого хрена…

— Я говорю о нас, — отрезал он.

Нет, нет, нет. Мы не говорим о нас.

Он продолжил: — Ты и я, Эви, а не ты, я и кто-то еще. Я люблю тебя. Я уже говорил тебе об этом, потому что это правда. А еще я знаю, что у тебя есть чувства ко мне, и понимаю, почему эти чувства пугают тебя.

Жар вспыхнул на моих щеках. — О неужели? Ты точно знаешь, почему мои чувства к тебе пугают меня?

— Я был там в самом конце. — Его голос стал спокойным, почти благоговейным.

— Это больше, чем то, что Келса сделала со мной, Вайят. Думаю, если бы дело было только в этом, я могла бы отделить это как еще большее насилие над людьми и двигаться дальше. Как бы тошно и отвратительно это ни было, и как… жестоко, это просто еще один способ для гоблинской суки разорвать меня и доказать, что она главная. Это было частью ее работы — держать меня и убивать.

Вайят слегка побледнел во время моего монолога. Он скривил рот в странной гримасе, как будто не знал, что делать с моим признанием. Черт, у меня у самой не было уверенности, что с этим делать. Я навсегда сохраню память о том, как умерла, прикованная к матрасу, взятая кусочек за кусочком. Но это переживание изменилось в то утро, когда я полностью вселилась в тело Чалис. Наше тело.

Мое тело. Тело, которое испытало то, чего не испытывала я, и вспоминало эти ощущения. Иногда очень живо, как я почувствовала, впервые войдя в квартиру; иногда просто тенью чувств. Мои собственные воспоминания: о детстве, о работе на триады, о дружбе с Джесси и Эш, обо всех Падших, которых я когда-либо убивала, — становились серыми. Менее отчетливыми. Им не хватало ощущения — прикосновения, которые мое старое тело, давно ушедшее и забравшее их с собой, запечатлело в себе. Так же как жизнь Чалис была запечатлена на мне.

Я была рада избавиться от боли своей смерти. Но меня приводила в ужас мысль о потери воспоминаний и того, что это означало.

— Если не это, то что тогда? — тихо спросил он. Кончики его пальцев подергивались, но не совсем дрожали. — Когда ты оцепенела в Первом Пределе, я подумал, что понимаю почему. А теперь ты говоришь… что, Эви?

— Нет, я почти уверена, что в Первом Пределе это было из-за гоблинов. — Более чем уверена. В то время воспоминания были свежими и кристально чистыми, восстановленными магией вампирского ритуала памяти. Менее чем за двенадцать часов до нашей попытки секса я пережила жестокость в мельчайших деталях. В то время я только позаимствовала тело Чалис.

Он побледнел, пытаясь понять мою загадочную речь. — Тогда что? Скажи мне.

Что-то в его умоляющем тоне заставило меня рассвирепеть. Не знаю, что меня зацепило, только то, что я на мгновение увидела красное. Ярость обожгла мою кожу и скрутила желудок, едва сдерживаемая ледяной хваткой страха. Я впилась ногтями в ладони.

— Ты действительно хочешь знать, почему пугаешь меня, Вайят? — спросила я странным для моих собственных ушей голосом. Холодным. — Действительно хочешь услышать, почему я жалею, что переспала с тобой две недели назад, хотя знала, что не должна была этого делать, и почему сама мысль о том, чтобы признаться в своих новых чувствах к тебе, вызывает у меня иррациональный страх? Скажи мне, что ты хочешь знать.

Он не ответил, а мне хотелось услышать его ответ. Колебание означало, что он не уверен. «Да» — означало разоблачение личных тайн. «Нет» — было проще. Если он скажет «Нет», я замолчу, проглочу правду и продолжу заниматься другим дерьмом, с которым нам придется иметь дело. По мере того как тишина затягивалась, напряжение становилось ощутимым, обвивая холодными ледяными пальцами мое сердце и крепко сжимая его.

Он ничего не хочет знать. Ему нравится фантазия о женщине-воине, которая убивает плохих парней и не имеет прошлого глубже, чем четыре года. Женщина, которая нуждается в нем, чтобы спасти ее от ужасных воспоминаний о пытках и смерти — он хочет ее. Ту, в которую влюбился, а не слияние двух людей, которым ты стала. Он не…