Я прошелся по рядам с тетрадкой в руке, которая исписана всякой технической ерундой, и проговорил про себя воображаемому проверяющему.

– Как успехи? – спросил Вова, – осталось только пароочистители выучить?

– Да, только их. Там несложно, они в основном отличаются по времени нагрева и доливом воды… – я пустился в рассуждения.

– Да ты хорошо усваиваешь! – сказал Вова, – до тебя был один стажер, так он все время путался. У тебя прямо талант.

Я смутился. Но смущение вместе с покрасневшим лицом быстро сменились недоумением и желчью. Талант, и стажируюсь на продавца пылесосов! Конечно, мне нравятся комплименты, но порой они кажутся неоправданно завышенными. Вова не похож на льстеца, этот добродушный малый до смерти замучается, если соврет. Но отчего же я недоумеваю? Бурлящее чувство несправедливости заполняет меня. Отвлечься бы от подступившего гнета.

– Вова, а ты кто по профессии?

– Я-то? Я окончил петербургский университет.

– Так у тебя высшее образование?

– Ага, а ты чего заканчивал?

– Да так, хотел поступить в колледж искусств. Не вышло, в общем. А на кого ты учился?

Ваня откинулся на стуле и выдохнул, будто ворошиться в прошлом неприятно.

– На экономиста, – сказал он, – но я не прям экономист, менеджер, скорее.

– Слушай, а тебя не расстраивает, что ты столько учился, а в итоге работаешь здесь? Я вот окончил только школу и тоже здесь работаю.

Вова взглянул на меня печальными и холодно-голубыми глазами. На доли секунды он впал в задумчивость, дернул головой, точно выпрыгнул из омута неприятных воспоминаний, и обнажил лошадиные зубы.

– Да я работал на высокой должности, – сказал он, – но там совсем времени не оставалось на себя и… а здесь меня все устраивает.

– Все-таки мне было бы обидно учиться четыре года и устроиться на работу, где образование не требуется, – сказал я.

– А чего обижаться-то?

Прозвенел колокольчик на входной двери: вошел первый покупатель. Вова подскочил и оправил выползшую из-под брюк рубашку.

– Добрый день! – сказал он.

Слово «добрый» звучало радостно и бодро, а слово «день» уныло и раздраженно.

– Опять он, – шепнул Вова.

Я выглянул из-за прилавка. У входной двери стоял маленький мужчина в кожаном пальто. Даже издали можно разглядеть перхоть на его взъерошенных волосах. Нос его стягивали очки с толстыми линзами в металлической оправе. Щеки покрыты плешивой бороденкой, а бледно-мертвенные губы вытянуты двумя полосками. Он стоял, потряхивал головой, точно контуженный, и пялился в одну точку.

– Каждую неделю заходит, – пробурчал Вова, – у него, похоже, крыша поехала.

Мужчина осматривался и все потряхивал головой. Он заметил наши взгляды, застопорился и опустил лицо в пол. Постоял так, исподлобья поглядел на нас и снова уставился вниз. Мы будто показались ему, и он опасливо проверял, так ли это. Он немного перетаптывался на коврике, еще раз поднял голову, но уже решительно, и когда снова увидел нас, то выскочил наружу. Мы с Вовой молча поразмыслили над происшедшим. Я потянулся к записной книжке, как снова зазвенел колокольчик. Вова подскочил.

– Видели этого? – весело крикнул парень с входа. Это был Женя. В противовес Вове, Женя был высокий и суховатый. После его рукопожатия хотелось намочить руки. Его ладонь, словно бумажная салфетка, впитывала влагу. Единственное, в чем сходились напарники, это в лысеющей голове. Вова расчесывал светлую челку по бокам так, чтобы скрывать залысины. А Женя зализывал жиденькие темные волосы на затылок, скрывая плешину на макушке.

– Да, снова он заходил, – сказал Вова.

Завибрировал телефон. Я вытащил трубку из кармана и отошел в сторону. На дисплее отразилось имя «Мила». Это моя девушка. Бывшая девушка. Что ей надо?

– Алло? – протянул я.

– Ты на работу устроился? – голос был резкий.

– Я стажируюсь. А тебе-то чего?

В подмышках стало влажно.

– Твоя мама винит меня, что ты бездельничаешь.

– Я вообще-то работу искал! – я закусил губу, – а вы разве общаетесь?

– С твоей мамой? Конечно нет! Мне Саша рассказывает. Он, кстати, приезжал к вам за вещами.

Мы помолчали. Она называла Сашей моего отца. Она называет его так же, как и меня, разница лишь в интонации. «Саша» с презрением и недоверием – это про меня. «Саша» с лаской и благоговением – про отца.

– Ладно, давай, – сказала Мила.

– Как там папа? – оборвал я ее.

– У Саши все хорошо. Он рад, что съехал.

Я сбросил. Если сейчас этот звонок показался странным, то он перестанет таковым быть, когда я расскажу о знакомстве Милы с родителями. Вообще все, что недавно произошло, до конца в голове не уложилось. Когда с кем-то случается подобное, вроде должно охватить возмущение и горькое недоумение, но у нас прошло так легко, будто это случается повсеместно.

Прозвенел дверной колокольчик. Вошла разлохмаченная и расфуфыренная женщина. Она сняла солнцезащитные очки и посмотрела по сторонам. Вова спохватился, но тут выбежал из раздевалки Женя, сказал: «Я подойду», – и поскакал к покупателю.