– В рай, в рай! – кричал наставник (обо мне?)

Он встал на возвышенье и запел, ко мне лишь за прощеньем обращаясь:

– Прости, прости, ты неба не увидишь, прости, прости, ты птичек не услышишь, прости, прости и помни обо мне!

Так он со мной, наверное, прощался. А я прощался с птичками и с ним.

– В свой ад теперь и сам ты доберёшься, там лично для тебя десятый круг 23 в авральном темпе бесы прогрызают, – пропел он мне в последний, видно, раз, а завершил прощание припевом: – Я навещу тебя, я навещу тебя, я навещу тебя в твоём аду!

Подарив мне надежду на скорую встречу, он замолк – только шевелил губами, и я знал: он шевелит ими для меня.

«Проиграно всё, кроме чести, – прочитал я по губам. – Пойду скорей её поставлю на кон».

Я хотел ответить ему, тоже губами, что с ним по-любому останется его гений – и тем подбодрить своего наставника, утешителя и, смею надеяться, друга, но не успел: его как ветром сдуло. И вот тогда-то я и осознал с неземной ясностью, что обречён, но мне не было страшно, ибо я постиг смысл своего нисхождения.

– Бгатья мои во Хгисте! – крикнул я тогда всем серо-гнилушечным. – Умигая, довегяю я вам исполнение моей главной миссии, котогая, как я тепегь понимаю, и позвала меня в путь: замигитесь же вы, наконец, – все со всеми и каждый с каждым!

– Хорошо, брат цуцундр, мы замиримся – все со всеми, мы не замиримся только с тобой, – отвечали мне мои новые серо-гнилушечные братья.

Это успокоило меня:

– Тогда я умигаю спокойно. Делайте со мной всё, что вам будет пгиятно. Ведь вас уже нет, а я – ещё есть, и это – мой путь вам навстгечу. Я люблю вас, бгатия, и пгощаю вас, и да пгостите же меня вы!

– Да, мы тебя простим – за то, что ты ещё есть, – пообещали они.

И они защемили мой длинный нос и длинный язык и натянули подобно струнам, и королева лично играла на них, извлекая невообразимой гармоничности звуки.

И кто-то маленький и худенький уже корчился у кирпичной стены в мучениях тоскующей плоти.

Не в силах ни помешать ему, ни помочь, я открылся, перед тем как закрыться:

– Довольно! – крикнул я, вырываясь из их нецепких ручонок. – Маски сброшены! Я – больше не цуцундр! Я – русский – сильно, пламенно и нежно!

Бывшая Лжеганга показала себя прирождённым руководителем:

– иногда она протягивала Псевдоаркаше через прутья бутылки нелюбимой им газированной минералки; бутылки были вскрыты, и в них, опущенные любящею ручонкой, плавали пчёлки, оски или мошки – и тогда Псевдоаркаша, зажмурившись, хлебал нелюбимую воду вместе со зверюшками и громко и победно икал;

– иногда давала Псевдоаркаше ремня, упорно называя его при этом Аркашкой – и тогда Псевдоаркаша высовывал между прутьев свою оголённую задницу и громко и победно рычал при каждом шлепке;

– иногда пыталась уколоть его палкой с заострённым концом – и тогда Псевдоаркаша, уворачиваясь от палки, с громким победным хрюканьем катался по клетке.

Иногда сам Псевдоаркаша, чтобы потешить себя и публику, устраивал омочения, называемые им омовениями. Об омовении им объявлялось заранее громкими ликующими криками. Когда собиралось достойное, по его мнению, количество зрителей, Псевдоаркаша вставал и устраивал омочение; иногда, впрочем, ему было лень вставать, и он устраивал омочение сидя и даже лёжа.

– Подруга, не хочешь ко мне? – подмаргивал он бывшей Лжеганге.

– Не хочу, – отвечала бывшая Лжеганга. – Ты недавно омочился, и от тебя дурно пахнет.

– А ведь когда-то хотела, – напоминал, подмаргивая, Псевдоаркаша.

– Вы обознались, – отвечала бывшая Лжеганга, – я хотела вот его, – и она указывала на одного из Зомбинов.

Тут же по её указанию колымага останавливалась, и бывшая Лжеганга под язвительные Псевдоаркашины аплодисменты и улюлюканье шла прогуляться со своим избранником в придорожные кусты.

Павел нагнал их у самого Квамоса. Он лично рассказал Аркаше о самозванце и одержанной над ним трудной победе и о Лжеганге, которая стала с мягким знаком, а ведь была совсем без.

Аркаша поблагодарил Павла за проделанную работу, подарил очередное издание своей автобиографии и отправил отдыхать. После этого Аркаша распорядился вкатить клетку. Клетку вкатили, открыли дверцу.

– Выходи! – приказал Аркаша.

– И не подумаю, – нагло отвечал Псевдоаркаша. – Мне здесь нравится. А если тебе надо – сам и выходи.