– Вот что-то изменилось в тебе, – сказал он. – Не могу понять, что именно.

– Старше стал, – сказала Чинеду, не поворачиваясь. – Три года его не видели, вот и забыли уже.

– Нет. Дело в другом… Взор у него злой.

Хегли испуганно взглянул на деда. Тот сидел с каменной мордой и стучал пальцами обеих рук друг по другу, не прикасаясь ладонями. Опаска парня перешла в недоумение – он не был злым на тот момент, даже наоборот, слишком добрым для себя типичного, слишком счастливым.

– Глаза кровью умытые… – продолжил Готто, – как у твоего мужа.

Если пару минут назад старик смог обойти тему с погибшим зятем, то на сей раз не позволил себе молчать. Он не любил отца Хегли, говорил об этом прямо, не скрывая. Его почти ежедневные реплики в адрес покойного шли Чинеду, которая в погибшем муже души не чаяла, любила так, как никто не любил, закрывала глаза на недостатки и возносила до небес преимущества.

– У него тоже нежить бесчинствовала во взгляде…

– Папа, прекрати, – не выдержала мама, – ты постоянно переводишь разговор на Фрэда.

– Потому что он – причина всех проблем.

– Он уже семь лет как тебе не мешает, но ты всё равно каждый день его проклинаешь, – сказала Чинеду, злобно вытирая руки о полотенце. Она развернулась к столу, погладила сына по голове.

– Вот ты посмотри на него, – продолжил Готто, показывая на Хегли. – Злой взгляд, я тебе говорю, злой! Не было такого – раньше он запуганный был, а теперь силу в себе почувствовал.

– Ну и что в этом плохого?

– А ты вспомни, с кем он водился до отъезда в Центр.

Женщина застыла, задумалась над сказанными её отцом словами. Ещё в то время, когда Хегли жил в Оазисе и учился в школе, родители заметили изменения в его поведении. Парень стал более замкнутым, необщительным, но в тоже время у него появилась более взрослая и строгая философия. Причиной стала, как посчитал Готто, промывка мозгов. И оказался прав. Его внука уличили в связях с диверсионными группами, причём несколькими одновременно, что, естественно, дед – мягко говоря, не сторонник любого проявления войны – воспринял крайне негативно.

Хегли запирали в своей комнате, проводили с ним беседы и с позиции силы, и с позиции влияния, но он упирался руками и отторгал нравоучительные лекции родителей.

Прошло совсем немного времени, и парень успокоился, остыл. За ним перестали замечать подозрительные выходки. Даже Готто поверил, что здравый смысл и ум восторжествовали в голове внука, выбив из неё все начинания диверсионного дела. А после заявления о желании учиться на строителя, продолжить профессиональную династию, старик расплылся в улыбке и был готов пойти на всё, чтобы слова Хегли не были пустым звуком. Даже отпустить в Центр.

– Ты вообще понимаешь, что он поехал туда не учиться, а воевать? – Готто встал со стула, прошёл небольшой круг по кухне, затем вернулся на своё место и с силой ударил кулаком по столу. Загремела стеклянная солонка, которая являлась скорее украшением стола, чем необходимой в быту вещью. – Сколько будет два плюс два? – спросил старик у внука.

– Дед, это начальная школа, – спокойно пояснил Хегли. Его не напугал «Грозный вид прародителя и его стремление показать своё могущество перед потомком.

– Что такое дюбель-гвоздь?

– Это крепёжное изделие, которое состоит из двух частей, и служит для крепления предметов к бетону и кирпичу, – выпалил, не запинаясь, Хегли, словно до этого постоянно прокручивал у себя в голове это определение.

Слегка опешив, Готто замолчал и переглянулся с Чинеду. Он не ожидал услышать и внятного слова от Фланнагана.

– И… я имею в виду… – проговорил старик, – это всё хорошо, конечно. Но только для теории. А я проверю тебя на практике.

Хегли посчитал, что дед поведёт его в свою мастерскую и, как в детстве, станет показывать различные строительные инструменты и приспособления, требуя мгновенного наименования. Сделав ссылку на возраст, Готто мог бы заставить парня продемонстрировать умения в обращении с дрелью или стеклорезом. Но он придумал испытание гораздо интересней.

– У тебя есть час, чтобы поесть, искупаться и открыть второе дыхание. Ты, – прародитель демонстративно показал пальцем на сидящего напротив и сжавшего под столом ладони в замок зверя, – поедешь со мной на работу. И я лично проконтролирую каждое твоё движение.

– Дед, – сказал Хегли и резко, словно перед приёмом спиртного, выдохнул в сторону, – если ты хочешь добиться от меня признания, то да, я состою в диверсионной группировке. И мне это нравится! Мне нравится чувствовать, как жители Центра боятся меня, – парень встал на ноги, опёрся о стол, будто пытаясь морально задавить Готто, – как каждый из них страдает. Потому что я страдал, а теперь их очередь.