– Но, Юрик!?

– А это значит, что? Да, ты не умеешь читать. А я умею. И я тебе прочту. Так уж и быть: это значит, что только леталы категории «вверх-вниз» могут иди в такой рейс. Ну, компрэнэ!?

– Чего?

– А я тебе и говорю. Читать ты не умеешь. Так, что лучше учись летать на этой свой штуке. И может быть, когда-нибудь, если не упадешь в хлябь… хе-ха-х… да, прости, это все-таки тяжелая работа, так что… если не упадешь, при следующем порыве всей этой космической грязи, то тогда перейдешь на уровень «вверх-вниз». А пока…– Хью развел рукам, от чего складки на шее и щеках, как будто растянулись.

– Но, Юрик? Он хотел меня взять. Он хотел… – Раски не умел врать, поэтому, отвернулся и показал в сторону дыма, роя черных мушек и самого большого и тяжелого грузовика. Грузовика, от которого, после каждого рейса, отваливалось столько железных пластин, сколько и прибавлялось.

– Ну, если Юрик… то, Юрик…

Раски знал, что с Хью спорить бесполезно, поэтому Хью был там, где он был, на месте диспетчера, хоть может и хотел чего-то большего, как и все они. Впрочем, это не важно, потому, что. Потому, что…

– Ладно, погоди! – Раски вернулся, уже почти готовый убежать и залечь в тот самый грязный масляный угол, в котором масленщики напиваются до беспамятства, который он недавно представлял и всей душой ненавидел. – Погоди! Что, если Юрик тебе подтвердит? Ты согласишься!?

– Ну, если Юрик! То, это… конечно, да… соглашусь. Посмотрим.

– ЮР-И-К! ЮР-И-К… – Раски разглядел фигуру Юрика, который, осматривал грузовик после первой части работы масленщиков, закричал, замахал ему. Он знал, что Юрик его не услышит. Но, у него оставалась одна надежда. Всего один взмах рукой. Если только тот произойдет вовремя. Раз и все! И он в деле! Раз и все… – ЮР-И-К! Я ЛЕ-ТА-ЛА… НА ВОС-ЕМ… НА-ОЛЬ… – последней фразы, Раски не выдержал, проглотил слова, задохнулся, закашлялся.

Потом произошло что-то странное. Ему показалось, Юрик на время, вышел из пара, дыма и ошметков масла, появился прямо перед ними.

Через секунду он снова пропал в завесе, но прежде успел сделать взмах рукой, который делал уже несколько раз, как будто, отмахиваясь от чего-то. Но, подтвердив, что Раски может лететь с их рейсом. Их легендарным рейсом Семь-Ноль в Восемь-Ноль, о котором потом будут говорить и сочинять даже самые пьяные масленщики в каждом грязном углу, каждого ангара, каждого бункера, пока хлябь останется хлябью. То есть, до скончания времен.

Юрик Ласкью появился и салютовал «Да, Раски! Ты летишь. Ты будешь леталой Семь-Ноль – Восемь-Ноль».

И потом опять скрылся, в облаках дыма, пара и черных мух сгоревшего масла.

– Ну! – теперь Раски не боялся ни мутных глаз с черными мелкими осколками, ни руки, прикрывавшей пластинки.

– Ну… ну и ну! – сказал Хью, и карточка выскользнула из-под его огромной ладони, похожей на грязную тряпку, всю испещренную складками и пятнами.

Когда Раски бежал прочь, позади, он услышал слова Хью, окончание его фразы после «ну-ну»: НУ И ПО-ЖА-Л…

Целиком он не расслышал, поэтому не знал, что это точно значило. «Ну и пожалуйста» или «Ну и пожалеешь». Он не знал, потому, что сам не был уверен. Он боялся, очень боялся. Но боялся как-то по-другому, по сравнению с тем, как боялся встретить этот вечер, смотря на серую стену ангара Семь-Ноль, в окружении масленщиков и их пьяных россказней, какими бы крутыми водилами они бы были.

***

Поначалу, было даже просто. Раски знал первую часть пути, вдоль Тупой Суки, по дуге, и знал неплохо. И двое водил, которых отобрал сам Юрик, были опытными. И конечно же, тоже знали этот отрезок. А главное, знали меру – когда жать на газ и сколько жать, когда тормозить. А если видели необходимость подправить чью-то ось, они это делали. Спокойно и без глупостей.

И, если бы Раски не знал, что в колонне три грузовика то, смотря вниз, можно было подумать, что это одна большая конструкция, железная и очень тяжелая, делает глубокий рубец в хляби.

Конец ознакомительного фрагмента.