Где я?

— Ростов, черт тебя дери, что ты сделал с моей дочерью?!

Я не знаю, чему удивляться в первую очередь: резкому, как волчий рык мужскому голосу, появлению Кирилла в этом бреду или тому, что кто-то назвал меня «дочерью».

Первый раз я осиротела в год, когда умер мой отец, второй раз — прошлой осенью, когда мама…

— Морозов, я не знаю, что произошло, — говорит Кирилл.

Немого оттаиваю, потому что его голос — единственная постоянная в этом океане безумия. Мой абсолютно не справляющийся с происходящим мозг цепляется за него, как за соломинку. Я не сойду с ума. Или утверждать, что я до сих пор не безумна — слишком смело?

— Выйдите, оба, — усмиряет мужчин незнакомка. Судя по голосу и тяжелому восточному парфюму, она уже в годах. И занимает особо положение, раз вот так запросто раздает указания двум разозленным мужчинам.

— Я никуда не уйду, пока мою жену не осмотрит врач, — чеканит Кирилл.

Жену?

Дочь?

Пытаюсь сесть, но голова буквально раскалывается от боли, и я беспомощно снова заваливаюсь на подушки.

Мне снова снится сон. Один из тех, где Принц стал моим, у нас счастливая семья — и мы наслаждаемся жизнь и друг другом. Только в этот раз огорченное подсознание добавило в идиллию еще немного мыльных пузырей: отца, как компенсацию моего вечного страха в самый тяжелый момент остаться одной и без поддержки.

В этом сне у меня есть заботливый отец и любящий муж.

Но пора просыпаться.

Я снова жмурюсь, сильно-сильно, наплевав на колкие удары где-то в затылке. Там будто маятник с каменным топорищем: каждый методичный удар понемногу крошит меня изнутри. Нужно выбираться отсюда, пока не превратилась в гору обломков.

— Тогда просто помолчите, — раздражается женщина — и я чувствую прикосновение прохладных пальцев к своему запястью. — Катерина Алексеевна, вы меня видите?

— Очень… плохо, — бормочу я, подавляя желание одернуть руку.

Почему я не просыпаюсь?

Паника набрасывается внезапно: как убийца — со спины, бесшумно вонзая между лопаток отравленную иглу. Меня парализует до состояния остановки сердца. На несколько мгновений, за которые я успеваю представить себя не здесь, в окружении незнакомых людей, а пристегнутой к кушетке в палате с мягкими белыми стенами.

Самое страшное — не знать, где правда, а где бред. Не понимать, схожу ли я с ума или уже безумна?

— Мне… тяжело… дышать… — всхлипываю я, глотая воздух рыбьим движением рта.

Кровать подо мной прогибается, ноздри обдает знакомым простым запахом лосьона после бритья. Я знаю, что это Кирилл и с облегчением протягиваю руки, помогая принцу вытащить меня из Башни страха.

Но когда мы касаемся друг друга, меня разбивает судорога. Такая сильная, что я скатываюсь в клубок и упираюсь лбом в собственные дрожащие колени. Словно я действительно не совсем я, а управляемое механическое тело, которое пилотирует другой человек, знающий что-то тайное и скрытое, почему мне нельзя притрагиваться к моему Принцу.

По сравнению с этим приступом убийственная головная боль минуту назад кажется просто саднящей занозой.

— Ублюдок, что ты с ней сделал?! — снова вскипает мужчина. — Я забираю ее домой, подальше от тебя!

— Только посмей, Морозов, и я размажу тебя и все твое семейство костной пылью по могильной плите, — низким рыком предупреждает Кирилл.

Он такой… странно живой.

Голос играет красками и полутонами, хоть в нем нет такой откровенной экспрессии, как у его собеседника. Моего отца. Говорить так о живом человеке так же противоестественно, как и совершать эти странные перемещения в пространстве.

— Ты посмотри на нее! — не собирается сбавлять тон мужчина. — На ней места живого нет!

— Она упала с лестницы, — еще ниже, почти шепотом, огрызается Кирилл. — Я не знаю, почему и не знаю как.

Я машинально поднимаю руку, безошибочно угадывая то самое место на затылке, где мои пальцы утопают в липком пятне, и это прикосновение тут же отдает новым приступом боли.

— Думаешь, после всего, что вскрылось, я поверю, что она совершенно случайно кубарем скатилась с лестницы?!

— Мне плевать, что ты думаешь, Морозов. Но прямо сейчас ты уберешься из моего дома к хуям собачьим или тебя выведет охрана.

Это какой-то кошмар.

Я хочу проснуться.

Кем бы или чем бы ты ни было существо, создающее мои сны, пожалуйста, прости меня и верни обратно. Я обещаю повзрослеть, снять со стен все портреты и больше никогда не грезить о том, чего не может быть в реальности. Только, пожалуйста, верни меня в мою нормальную серую жизнь. У меня не хватает сил держаться на плаву в этом хаосе.

— Просто выйдите оба вон! — рявкает женщина, и я, наконец, могу различить ее лицо.

Словно самые верхние и самые резкие интонации ее голоса включили в моей голове внутренний свет и усилили резкость. Ее лицо мне незнакомо: лет пятидесяти, с модной стрижкой и модной дымной покраской. Одета дорого, с шиком. И камень на шее так сверкает, что хочется прищуриться, чтобы не потерять с таким трудом отвоеванное зрение.