— Правильно! — подтверждал он. — Шибко злой Ванька Колоколкин, потому дурак. Людей не любит — тоже дурак.

На обратном пути, возвращаясь в тайгу, решили заночевать в Лисьих Норах. Дашутка встретила Степана тревожно. Едва они остались вдвоем, она подала сложенный треугольником листок и, скрестив на груди руки, замерла в ожидании. Степан удивленно развернул записку.

«СТЕПКА УВОДИ СВОЮ КОМУНУ ИЗ ТАЙГИ ЕЖЕЛИ НЕ УВЕДЕШЬ ПОЛУЧИШЬ ТО ЖЕ ЧТО ПОЛУЧИЛ ТВОЙ ОТЕЦ», — без всяких знаков препинания было написано крупными печатными буквами.

Дашутка грамоты не знала, но женским своим сердцем чуяла что-то недоброе. Пока Степан читал, она внимательно смотрела на его лицо, и он, заметив этот пристальный взгляд, спросил как можно спокойнее:

— Кто принес записку?

— На крыльце нашла, — тихо ответила Дашутка. — Что там написано, Степа?

— Так… — махнул он рукой. — Пустяки.

Всю ночь не мог заснуть Степан. Ворочаясь, перебирал в памяти всех, кому мог стать поперек горла выход лисьенорцев на промысел в Шаманову тайгу. Больше всех думалось о Ваське Шамане. Но после смерти Степанова отца Шаман будто в воду канул, и уж более пяти лет его никто не видел. Вспомнилось странное поведение Колоколкина, его злой взгляд сквозь промороженное стекло, когда по селу проходил обоз с пушниной. Только под утро забылся Степан тревожным сном.

…Несчастье всегда приходит внезапно. Так случилось и на этот раз. Рано утром, когда охотники еще спали, на стан явился Темелькин, остававшийся в Лисьих Норах по своим делам. Разбудив осторожно Степана, он сел к потухшей печке и молчаливо стал ее разжигать.

— Ты что это, отец, на ночь глядя в тайгу пошел? — зевая спросил Степан.

— Плохой весть принес, — тихо ответил старый остяк.

— Что случилось?

— Дарью хоронить надо.

— Что?!

— Померла Дарья, совсем померла… — путаясь в словах, с трудом выговорил Темелькин, и по его щекам покатились слезы.

Ночь, когда случилось несчастье, была тихой и морозной. Выщербленный серп луны висел в звездном небе, тускло освещая спящее село. Утром, перед самыми петухами, вышел Гирманча Темелькин во двор и засмотрелся на небо. Холодило… Поежившись, совсем было собрался старик идти в избу, как неожиданно ударил в доме Степана глухой выстрел. Старик замер… Какой-то человек быстро перебежал на противоположную сторону улицы. Метнувшись в избушку, Темелькин сорвал со стены ружье. Выскочил на мороз, пальнул в воздух. Ахнуло над Лисьими Норами эхо, громко залаяли собаки.

Темелькин перезарядил ружье и заковылял к Степанову дому. Дверь была открыта. Старик прислушался: в доме навзрыд плакал ребенок.

— Дарья! — позвал старик. — Дочь!..

Ответа не было, только ребенок закричал еще громче. Нащупав в кармане полушубка спички, забыв об осторожности, Темелькин вошел в дом, засветил спичку и попятился — Дашутка лежала посреди комнаты навзничь. Левая половина ее груди была залита кровью. Держа мать за руку, сидел на полу Василек, плакал. Старик схватил внука на руки и выскочил на крыльцо — там уже собрались лисьенорцы.

Хоронили Дашутку в хмурый морозный день. Студеный ветер тянул над кладбищем поземку, завивая снежные кольца за бугорками могилок. Зябко ежились в полушубках мужики, концами полушалков вытирали глаза лисьенорские бабы. Степан без шапки стоял у свежей могилы. По его щекам катились крупные слезы и падали на стылую землю ледяными дробинками.

Со смертью жены будто оборвалось что-то в груди Степана. Голос его стал глухим, сердце болело. А после похорон Степан вообще слег. В бреду звал сына, метался. И пролежал в постели больше месяца… Уже отшумели над Лисьими Норами зимние ветры, и наступило предвесеннее затишье, когда, несмотря на сильные ночные морозы, полуденное солнце выжимает с крыш первую капель. Вскоре белка начала линять, и потянулись к домам охотники — в тайге делать стало нечего.

Лисьенорцы вернулись с большой добычей. Готовили обоз пушнины и ждали только Семена Аплина, который выходил из тайги последним. Дорога с каждым днем портилась, а Семена все не было. Чимра нервничал и в конце концов решил отправить обоз на приемный пункт — дольше ждать стало нельзя.

Через несколько дней после ухода обоза к Степану пришел растревоженный Темелькин. Показывая через окно на свисающую с карниза сосульку, заговорил:

— Совсем скоро дорога плохой станет. Надо искать Сеньку, шибко худо, видать, его дело.

Степан и сам догадывался, что не от хорошего задержался в такую пору Аплин в тайге, и, пересиливая слабость, решил идти с Темелькиным на поиски.

Тайга встретила запоздалых охотников печальным шепотом. Под сырым ветром деревья лениво шевелили ветвями, снег во многих местах просел, и лыжи шли по твердому насту с трудом, будто по наждаку. Воздух казался настоянным на терпком запахе смолы. Степан временами дышал глубоко, всей грудью, и чувствовал, как от пьянящего запаха весны начинает кружиться голова.