– Конечно, я понимаю. Но смогу ли?..

– Пожалуйста, Кира… Конечно, ты сможешь! – строго и уверенно заявил он. – И не разводи панику! И твои отец с братом, и я, и целый терракотовый департамент делают всё, чтобы никакие вспомогательные планы не понадобились. Я молчу не потому что скрываю, а потому что не хочу тебя пугать попусту. Я всё ещё вижу в тебе ту девчонку… – задумчиво протянул Шокер.

– … со шхер?

– Нет, – усмехнулся он. – Того пухленького Пятачка из гиблого слоя.

– Мы же договаривались, что я больше не ребёнок! Ну не вышла я ростом, так что ж теперь?! Блин, Шокер, не зли меня!

– А ты не злись! – улыбнулся он и легонько щёлкнул меня пальцем по кончику носа.

Я растерялась и замолчала, забыв закрыть рот. Шокер расхохотался. Я пнула его в плечо и тоже засмеялась. По-другому с ним не получается. Да и неважно, пусть подначивает. Я уже за одно то была благодарна, что он стал часто улыбаться.

– Во сколько паром прибывает? – спросил Шокер, отсмеявшись.

– В половине восьмого.

Назавтра мы ждали в гости Валею и Михаила. С тех пор, как мы переселились на изнанку, Шокер очень часто разговаривал с дочкой по телефону, но виделись они только однажды, когда Шокер ездил с инспекционной программой по Карелии и на один день вырвался в Питер. Когда Шокер недавно объявил, что ребята собираются в Стокгольм, я была против. Зачем беременной на девятом месяце пускаться в путешествие? В конце концов, если так уж хочется увидеться, что нам мешает сесть в самолёт, и через два часа мы в Питере. Но Шокер меня даже слушать не стал, сам купил все билеты, снял для Вали и Миши крошечный домик неподалёку от нашего квартала, и вот с утра пораньше мы собирались ехать на паромный терминал встречать гостей.

– Думаю, рановато будет для Тима, – сказала я. – Не надо его на терминал тащить. Попрошу Линду, пусть придёт завтра в шесть утра.

– Хорошо, – кивнул Шокер. – Здорово, что она у нас есть.

С Линдой нам повезло. Её нам рекомендовал кто-то из старых стокгольмских знакомых Шокера. Сорокалетняя шведка Линда была вдовой бывшего наёмника. Сама она никаких контрактов с гатрийцами никогда не заключала, просто была в курсе происходящего. После завершения контракта муж Линды вскоре заболел и умер, а Линда вызвалась помогать семье гатрийских поселенцев, нянчила их малышей. Гатрийцы вернулись на поверхность, а Линду через третьи руки передали нам по наследству. Быть няней у неё получалось, видимо, лучше всего. Детишек она любила, а свои давно выросли. Позвать Линду можно было даже внезапно, если очень понадобится, а уж если договориться заранее, то она была готова работать в любое время дня и ночи. Впрочем, а что и не поработать при такой щедрой почасовой оплате…

– Жаль только, что она с Тимом по-шведски разговаривает, – грустно заметил Шокер. – Так он у нас никогда не заговорит, если будет слышать вокруг себя мешанину языков.

– Тимоха может ещё долго не говорить, просто потому что пора не пришла. Маленький он ещё. Раньше весны об этом и беспокоиться нечего.

– Валея в восемь месяцев уже «мама» и «папа» говорила, – возразил Шокер.

– Ну да, – проворчала я, сдерживаясь, чтобы не съязвить о вреде раннего развития. – Но не всем же быть такими продвинутыми. Тем более, Тимофей у нас гатрийский лорд. Зачем ему говорить, пусть уж сразу учится стучать по столу. Кстати, это у него уже классно получается.

Шокер тихонько засмеялся и покачал головой.

– И, между прочим, я недавно слышала, как ты сам ему гатрийскую песенку пел.

– Так то песенка, – беспечно отмахнулся Шокер. – Там важна мелодия и эмоции, язык – дело десятое.

– Да, но потом ты с ним ещё и разговаривал на гатрийском.

– Ну и что? – пожал плечами Шокер. – Мы с ним тихонько. Кроме тебя, никто не слышал, да и ты услышала только, потому что ты – нестандартная слухачка.

– А как же твой великий принцип «на изнанке на гатри не говорить»? Забыл, как ты беднягу Ская полоскал за то, что он наедине с родной сестрой разговаривал на родном языке? Забыл?

Шокер насупился:

– Скай и Лали разговаривали не наедине, и ты это знаешь. Они хотели, чтобы я услышал, и они этого добились.

– Ну, то есть, тебе можно делать так, как тебе угодно в данный момент. А принципы – они для других.

– Что ты от меня хочешь, я не пойму, – растерялся Шокер.

– Не знаю, Андрюша. Наверное, чтобы последнее слово осталось за мной.

– Тогда скажи, что я прав, – он пожал плечами. – И последнее слово останется за тобой. Всё просто.

– Хорошо, молчу.

Он взял моё лицо в ладони, осторожно, но властно погладил по щеке. Светло-серые глаза за стёклами очков беспокойно оглядели меня.

– Ну, что с тобой, Пятачок?

– Не знаю. Меня просто корёжит и выворачивает. Мне плохо. Я боюсь.

– Вот глупышка… – Шокер обнял меня, защищая от ветра. – А говоришь, ты не ребёнок. Ещё какой ребёнок… Ничего не бойся. Всё хорошо.

– Андрей… Ну, скажи мне, что хорошего может быть, если ты заставил тащиться сюда за тридевять земель девчонку, которая родит со дня на день? Какая в этом необходимость? Вот именно сейчас? Молчишь? А я знаю. Ты захотел держать её при себе, где пока более безопасно. Или кажется более безопасным… А, может быть, теперь уже нигде не безопасно, и ты, наверное, просто хочешь, чтобы мы были все вместе. Так проще, когда все на глазах… Ведь так, да? Значит, что-то уже происходит? Ну, скажи! Признайся хоть раз, что я права!