Шрифт:
Люда остолбенела. Все это показалось ей фантастичным, но каким-то убедительным. Однако она не знала верить ей или нет.
– Такие уж люди-то были, – шумно вздохнул Фодя и повел ушами. – Может быть, племя такое. Их всех на завод и прислали. Хотя говорят, грамотные уже были… Но дело не в этом, Люда. – Мефодий закашлялся, и голова его опустилась, точно в пустыне. – Кто мать свою съест, тот, помимо греха, как бы в оборотную сторону пойдет… Против всего движения.
– Ой, бредишь ты, Фодя, про Ирку, ой, бредишь, – пробормотала Люда. – Она жить слишком хотела, потому и померла. Сам сказал.
– Да, сказал. И это точно. Етого от ее никто не отымет. Ее натура. Но может быть, все бы обошлось, если бы она – хоть и не по своей воле – свою мать не съела. Через это она совсем несчастная и невинная вышла, а проклятие висит… На безвинной – проклятие. Да, не в проклятии дело, шут с ним, с проклятием, а в оборотном повороте.
– Замудрил, дедуся, замудрил, – раздраженно ответила Люда, ужасаясь Иркиной судьбе. – Многие знают эту историю, и никто про такое не говорил. Первый раз от тебя такое слышу. Поменьше с тенями якшайся.
Она почувствовала невероятную жалость и обиду за Ирочку: если еще это на нее навалилось?! Трехнуться можно, а она вон какая здоровенькая была, аппетитная…
– Дедушка, – умоляюще обратилась она к Мефодию. Тот опять прыгал головой вниз вокруг пня, – да не говори ты такие вещи. Твои тени все напутали. Не может быть, чтоб на дите столько всего…
– Бог милостив, – пробормотал Фодя, прыгая вокруг. – Еще не такое бывает, девушка! Мир-то вон как велик! Планета! – уважительно прикрикнул он. – А дедусей меня не называй!
– Хорошо, хорошо, – почти истерически выкрикнула Люда. – Да присядь, Фодя… Неугомонный!
Фодя присел.
Задвигались где-то далеко машины, люди, слышны были крики. За забором монотонно лаяла собака.
«Первый раз слышу такой лай», – подумала Люда и сказала:
– Фодя, а что мне делать-то?! Хочу Ирке помочь!
Мефодий даже вздрогнул (по-человечески) и подпрыгнул на скамье.
– А кто ты такая будешь-то, чтоб людям с того света помогать?! Мы, девушка, кошке и то по-настоящему помочь не можем, ибо когда загадано – тогда и помрет, хоть квасом ее пои…
– Ишь, мудрый какой. А что ж ты прыгаешь тогда, Фодя, так часто? Небось неспростра гимнастику свою тайную делаешь? Скрываешь что-то! Нехорошо обманывать младших.
Помолчали. Потом Мефодий спросил:
– А почему тебя тянет ей помочь? Ты ведь иная, чем она!
– Да иная. Но все равно тянет.
– Молись. Только как надо. Верное средство, старики говорят.
– Да я боюсь, уже осуждена она. – Фодя даже рот разинул.
– Что же ты, супротив самого осуждения хочешь ей помочь? По своей воле?!
– Ага.
Мефодий прыгнул уже по-нехорошему.
– Ну и девки ноне пошли, – покачал он потом головой, подсев к ней. – Не пойму… Мы ведь, девушка, люди простые, и против бога там или черта – ни-ни. А ты вонна что задумала – супротив мирового порядка. Ишь, чаво захотела.
– Думаю я, Фодя, что, кроме мирового порядка, есть все-таки, как бы тебе сказать… какой-то ход вне всего, пусть и ни на что не похожий… Как бы тебе объяснить. Скажу уж по-моему, по-научному, как ты говоришь… В любой истинной духовной Традиции есть место для того, что выходит из Традиции, не вмещается в нее, и то же можно сказать о Космосе, о мировом порядке. Не ладно говорю?
Фодя неопределенно качнул головой.
– Повтори.
– Лазейку, короче говоря, ищу, дыру в Космосе.
– Ого, – Фодя взвился, вдруг на глазах воссияв, словно проскочил за один миг несколько перевоплощений. – Да ежели ты иль какой-нибудь еще человек такую дыру найдет, неужели ты на такую дурь, как Ирка, или на еще какое существо будешь ее тратить?! Окстись! Да за такое… за такое… Вот что, Людок, – вдруг смягчился он, обомлев. – Забудь об Ирке, а? Не твое дело. Мировой порядок не черт, потрепет ее как надо – а потом отпустит. Глядишь, девка когда-нибудь и ангелом станет. А о дыре забудь. Не под силу человекам это… Давай-ка лучше хряпнем кваску, и я тебе о Настеньке расскажу. Она ведь упокойникам не помогает против правила, не меняет их нутро – разве это можно! – она их жалеет, и… тссс… тссс…
Эпилог
После такого разговора с Фодей нега какая-то бесконечная охватила Люду. И в неге этой забылась девочка Ира, ушедшая в мир своей матери, съеденной живьем. Уже не ломала она голову о загробной судьбе Ирочки. Как рукой сняло. Но история эта не прошла даром для ее души.
– Уеду я от вас, Фодя, – говорила она старичку, когда встретила его опять как-то вечером во дворе. – Не по мне эта ваша Настенька с ее загробной стряпней, да и тени я не люблю. Эка невидаль, тень! Сейчас они и по земле ходят в телесном виде. Хотя я и люблю их по-своему…