От побережья Шлюхе пришлось отойти подальше.

Причина? Она проста – никто из наших пассажиров не захотел покидать палубы.

Бывшие сурверы вытянулись во весь рост на нескольких одеялах. Их вражда была забыта – по крайней мере, сейчас. Они даже не разговаривали. Просто лежали с подоткнутыми под голову подушками, пили кофе, щедро заправленный сахаром, молоком, наркотой и бурбоном. И не отрывали глаз от проплывающего мимо далекого берега, от пенистых серых волн, от редких островков, обжитых тюленями и чайками. Старики не дышали воздухом – они им затягивались глубоко-глубоко, будто пытаясь всосать в себя весь морской соленый запах. А затянувшись, долго не выпускали из себя воздух свободы.

Кевин… этот обосновался на корме. Он не снял с себя кучи железа, но оно его, насколько я понял, нисколько не отягощало. Десятки килограмм брони он таскал с потрясающей легкостью. Прижавшись спиной к железной стене, он замер. Жили только его руки, челюсти и глаза. Глаза медленно переползали с островов на берег, затем на волны, потом повторяли этот маршрут. А руки и челюсти были заняты жареными курицами. Рокс не ошибся, когда попросил прихватить еще несколько зажаренных на сковороде птиц. Кевин знал в них толк. И сожрал все пять из тех, что повара в лучшем баре Платформы сумели приготовить за отведенный им час.

Процесс поглощения курятины был одним и тем же. Сначала аккуратно снимался каждый лоскуток жареной кожи – снимался мастерски, бережно. Затем от курицы отделялась ее жирная мясистая жопа – этот торчащий огузок – что отправлялся к отложенной коже. Потом тушка расчленялась. И начиналось поглощение – всегда с грудки. Так Кевин двигался от самой сухой куриной части к самым ее сочным кускам. В финале наступала очередь отложенной жопы и кожи. Сначала съедалась жопа – очень медленно… потому в его рту исчезала жареная похрустывающая кожа, пропитанная жиром и специями. После этого наступала пауза в несколько минут… и стальной зомбак брался за следующую курицу. Жрать их он, похоже, был готов бесконечно.

Может, в правильном пожирании жареной курицы есть какая-то особая философия? Или так его научил папа Элвис? Хрен его знает. Жрет и жрет.

Рядом с ним стоял его стальной ящик – и он знал, что с ним делать в случае чего. Металл толстый, надежный, должен неплохо экранировать. Такие же стояли рядом с сурверами.

Они уже успели побывать внутри этих ящиков – для этого я их и велел прихватить из Зомбилэнда, для этого матерые зомбаки и перли их по прислоненным к стене бревнам и отходящим от них примитивным штурмовым лестницам. Едва погрузившись на багги, еще не добравшись до Тропы, стонущих от боли сурверов и молчаливого рыцаря-зомби запаковали в ящики, прикрыли сверху кучей оружия и всякого барахла, окружили живыми бойцами и таким вот сэндвичем прогнали под всеми сенсорами до условленного места.

На подходах к базе им снова придется повторить этот фокус.

Не знаю, что сделает система, если обнаружит на музейной базе дуэт старперов-сурверов. Может, и оставит их там доживать свой век. Я лично так и собирался поступить. И им там самое место – они же, считай, музейные экспонаты. Пусть себе хранятся в пыли заброшенных музейных залов – может, и порядок там наведут, когда смятые тазовые кости снова позволят им двигаться.

А вот Кевин… тут, сука, все очень сложно и непонятно.

Он был нужен мне, чтобы быстро смыться из Зомбилэнда.

Что дальше?

А хрен его знает. У него два варианта – либо уйти и попытать счастья в этом мире в одиночку… либо остаться и последовать за мной. До тех пор, пока он жрет куриц, а не гоблинов – у него есть шанс. Жить на базе я его точно не оставлю. Слишком уж непредсказуемый этот Кевин. И слишком живучий. А еще он чем-то похож на меня…

Вернувшись на мостик, я уселся на продавленный диван рядом с припавшим к полу экзом. Скрутив крышку с бутылки, в два приема выпил почти литр компота. Поморщился – кисловато. Но вкусно. Глянув на незнакомого мне молодого совсем парнишку, льнущего к старому капитану Сквалыге, что пытался играть в шахматы с Роксом, на этот раз решившим загнать багги на корабль, а не переть долгим опасными тропами, я велел юнцу:

– Отнеси по бутылке компота старикам и штуки три таких тому, кто сидит на корме и жрет куриц.

– Тому, кто сидит на корме? – парнишка испуганно округлил глаза и губы, заломил запястья, прижал их к груди. – Он стра-а-ашный…

– Захлопни пасть, щенок! – торопливо встрял Сквалыга, ткнув парнишку кулаком в плечо. – И с героем Оди таким голосом больше не разговаривай! Вообще ничего не говори – просто делай! Понял?

– А… ага…

– Так давай на камбуз за компотом, раз понял!

Когда разносчик, не глядя на меня, побежал выполнять задание, я устало прикрыл глаза и безразлично поинтересовался:

– Новенький?

– Кто-то должен греть постель…

– Не тем ты постель греешь, моряк, – крякнул Рокс и двинул вперед ладью. – Шах тебе.

– Ох ты ж… ща вывернемся из этой ситуевины…

– Оди… сыграть не хочешь партийку?

– Не. – ответил я, не открывая глаз. – Как там Кассандра?

– Спит в каюте. Та девчонка с расписной рукой там же. Йорка вроде бы?