Григорий откровенно наслаждался её весельем и не слишком достойным поведением, а она совершенно позабыла, что она старая и мудрая, а он – всего лишь смазливый богатенький сынок.

Странно, но об этом она забыла сразу, как только они вышли из «Фрегата».

Он был остроумен, тонок, ненавязчив и скромен. Его присутствие… согревало и баловало. Она чувствовала себя… котёнком. Маленьким пушистым комочком, которого ласкают осторожные руки большого доброго человека. Никто и никогда, даже в раннем детстве, не обращался так с ней…

Мама всегда хотела сына. И когда родилась Нина, так и не смогла перестроиться и полностью принять в свой мир дочку. Нотка отчуждённости и тщетно подавляемого раздражения всегда тонко и визгливо вплеталась в её отношение к Нине. Правда, спустя целых пять лет, сын всё же родился. Наступила безоблачная пора материнского счастья, и какая-то часть этих счастливых лучей стала доставаться и старшей. Но через год грянула страшная, чёрная беда. Братик приболел, какой-то незначительной, обычной сопливой детской хворью. И в это время понадобилось ставить ему какую-то плановую прививку. На сопли, как это часто бывает, внимания никто не обратил – ничего, «переборет»…

Он сгорел за три дня.

Не спасли.

С этого момента жизнь в семье Саблиных как-то кончилась разом.

Мать стала истеричной кликушей. Она билась, билась, билась, и ей пришлось пройти курс принудительной психотерапии. После этого она присмирела, но страшное горе выжгло из её сердца остатки тепла. Нинин отец и сама Нина осиротели окончательно, и в их жизнях всё стало серым, пыльным и пустым. Нина росла, как сорная трава, дралась с мальчишками, таскала из школы тройки и двойки, мать лупила её тряпкой, веником – что под руку попадало, а Нина рвано огрызалась и пряталась за отцовской спиной. Но её слабохарактерный, добрый отец ничего не мог поделать с норовистой дочкой с вызывающе поблёскивающими чёрными глазами – ни защитить, ни направить, ни наказать толком не мог.

Когда Нина стала угловатым юрким подростком, мать познакомилась с женщиной-прихожанкой из местной церкви. И та уговорила её сходить к батюшке, причаститься, исповедоваться, благо Людмила Сергеевна, Нинина мать, оказалась крещёной. И присоветовала привести непутёвую дочку. Мол, батюшка Алексий славится своим умением видеть насквозь людские души, и для каждого находить верный и добрый совет.

Нина до сих пор отчётливо помнила высокие своды, мрачные тёмные иконостасы и пылинки, кружащиеся в столбе света, падающего из узких прорезей-окон под куполом храма. Ноздри щекотал непривычный запах оплывшего воска, ладана, старины и людской печали.

Их провели через боковой вход в храмовую пристройку, где располагались служебные помещения. Там, в небольшой выбеленной и почти не обставленной мебелью комнате с немногочисленными иконами, их встретил батюшка Алексий, – высокий статный мужчина в простом чёрном облачении. Мать цепко держала Нинину руку, хотя надобности не было – Нина оробела и смутилась. Батюшка приветливо поздоровался с матерью, но не дал ей и слова молвить, отправив домой. А матери было что сказать, долго она перед этим перечисляла Нине все её многочисленные прегрешения!..

Но ослушаться батюшку не посмела. К этому времени религия уже начала ласково, исподволь заполнять выжженную в сердце пустоту…

Нина и священнослужитель остались вдвоём. Какое-то время он молча и ласково смотрел на худенькую девчушку с чёрными косами и понурыми остренькими плечами. Нина упёрлась глазами в недавно покрашенный, глянцево поблёскивавший пол и обречённо ждала.

Отец Алексий молча взял её за руку, подвёл к столу и, слегка нажав на плечи, усадил на простую деревянную лавку. Прошёл куда-то в угол и вернулся с кувшином и двумя красивыми глиняными кружками.

– Выпей, дочка, – ласково сказал он, разлив по кружкам тёмно-розовую жидкость. – Морс брусничный. Слабость моя, – и он усмехнулся в красивую рыжеватую бороду. – Выпей, выпей, а то в горле-то сухо у тебя.

Нина и вправду давно уже пыталась сглотнуть сухую колючую слюну, накопившуюся во рту. Она осторожно прихлебнула необыкновенно вкусную, прохладную, словно из розовых утренних снов сотканную жидкость… И, не удержавшись, осушила кружку до дна.

– Ну вот, – в золотисто-карих глазах священника мелькнули весёлые искорки. – Понравилось?

Не дожидаясь её молчаливого кивка, снова наполнил кружку. Присел рядом, не напротив, как ожидала и боялась Нина, и сам со вкусом отхлебнул. И даже зажмурился от удовольствия.

Нина вдруг почувствовала, как холодная, сжавшая сердце рука, ослабила хватку. Она улыбнулась и тут же смущённо потупилась.

Отец Алексий какое-то время смотрел на неё ласково, но внимательно, а потом спросил:

– Ну, дочка, расскажи, что за беда у тебя с мамой твоей?..

Нина от удивления до боли стиснула пальцы на глиняной ручке.